- 40 - ................................................................. 5. Глава пятая Виктор пришел в гимназию за полчаса до назначенного времени, но Бол-Кунац уже ждал его. Впрочем, он был мальчиком тактичным, он только сообщил Виктору, что встреча состоится в актовом зале, и сей час же ушел, сославшись на неотложные дела. Оставшись один, вдыхая забытые запахи чернил, мела, никогда не оседающей пыли, запаха "До первой крови", изнурительных допросов у доски, запаха тюрьмы, бесправия возведенного в принцип, он все надеялся вызвать в памяти какие-то сладкие воспоминания о детстве и юношестве, о рыцарстве, о товариществе, о первой чистой любви, но ничего из этого не получалось, хотя он очень старался, готовый умилиться при первой возможности. Все оставалось по прежнему - и светлые затхлые классы, и поцарапанные доски, парты, изрезанные закрашен- ными инициалами и апокрифическими надписями, и казематные стены, выкрашенные до половины веселой зеленой краской, и обитая штука- турка на углах - все оставалось по-прежнему неказисто, гадко, на- водило злобу и беспросветность. Он нашел свой класс, хотя и не сразу, нашел свое место, но парта была другая, только на подокон- нике еще выделялась глубоко врезанная эмблема легиона свободы, и он вспомнил одуряющий энтузиазм тех времен, бело-красные плакаты, жестяные копилки в фонд легиона, бешенные кровавые драки с крас- ными и портреты во всех газетах, во всех учебниках, на всех сте- нах - лицо, которое казалось тогда значительным и прекрасным, а теперь стало дряблым, тупым, похожим на кабанье рыло, и огромный, клыкастый брызжущий рот. Такие юные, такие серые, такие одинако- вые... и глупые. И этой глупости сейчас не радуешься, не радуешь- ся, что стал умнее, а только обжигающий стыд за себя тогдашнего, серого деловитого птенца, воображающего себя ярким, незаменимым, отборным... И еще стыдные детские вожделения, и томительный страх перед девчонкой, о которой ты уже столько нахвастался, что теперь просто невозможно отступать, а на другой день - оглушительный гнев отца и пылающие уши и все это называется счастливой по- рой: серость, вожделение, энтузиазм... Плохо дело, подумал он. А вдруг через пятнадцать лет окажется, что и нынешний я так же сер и несвободен, как и в детстве, и даже хуже, потому что теперь я считаю себя взрослым, достаточно много знающим и достаточно пере- жившим, чтобы иметь основания для самодовольства и для права су- дить. Скромность и только скромность, до самоунижения... И только правда, никогда не ври, по крайней мере - самому себе; но это ужасно: самоуничтожение, когда вокруг столько идиотов, развратни- ков, корыстных лжецов, даже лучшие испещрены пятнами, как прока- женные... Хочешь ты снова стать юным? Нет. А хочешь прожить еще пятнадцать лет? Да. Потому что жить - это хорошо. Даже когда по- лучаешь удары. Лишь бы иметь возможность бить в ответ... Ну, лад- но, хватит. Остановимся на том, что настоящая жизнь есть способ существования, позволяющий наносить ответные удары. А теперь пой- дем и посмотрим, какими они стали... В зале было довольно много ребятишек, и стоял обычный гам, ко- торый стих, когда Бол-Кунац вывел Виктора на сцену, и усадил под - 41 - ................................................................. огромным портретом президента - даром доктора Р. Квадриги - за стол, покрытый красно-белой скатертью. Потом Бол-Кунац вышел на край сцены и сказал: - Сегодня с нами будет беседовать известный писатель Виктор Банев, уроженец нашего города, - он повернулся к Виктору: - как вам удобнее, господин Банев, чтобы вопросы задавались с места или в письменном виде? - Мне все равно, - сказал Виктор легкомысленно. - Лишь бы их было побольше. - В таком случае, прошу вас. Бол-Кунац спрыгнул со сцены и сел в первом ряду. Виктор почесал бровь, оглядывая зал. Их было человек пятьдесят - мальчиков и девочек от десяти до четырнадцати лет - и они смот- рели на него со спокойным ожиданием. Похоже, тут одни вундеркин- ды, подумал он мельком. Во втором ряду справа он увидел Ирму и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ. - Я учился в этой самой гимназии, - начал Виктор, - и на этой самой сцене мне пришлось однажды играть орлика. Роли я не знал, и мне пришлось сочинять ее на ходу. Это было первое, что я сочинил в своей жизни не под угрозой двойки. Говорят, что теперь стало учиться труднее, чем в мое время. Говорят, что у вас появились новые предметы, и то, что мы проходили за три года, вы должны проходить за год. Но вы, наверное, не замечаете, что стало труд- нее. Ученые полагают, что мозг способен вместить гораздо больше сведений нежели кажется на первый взгляд обыкновенному человеку. Надо только уметь эти сведения впихнуть... Ага, подумал он сейчас я расскажу вам про гипнопедию. Но тут Бол-Кунац передал ему за- писку: "Не надо рассказывать о достижениях науки. Говорите с на- ми, как с равными. Валериано. 6 Кл." - Так, - сказал Виктор. - Тут некий Валериано из шестого класса предлагает мне разговари- вать с вами, как с равными и предупреждает, чтобы я не излагал достижения науки. Должен тебе сказать, Валериано, что я действи- тельно намеревался сейчас поговорить о достижениях гипнопедии. Однако я охотно откажусь от своего намерения хотя и считаю своим долгом проинформировать тебя о том, что большинство равных мне взрослых имеет о гипнопедии лишь самое смутное представление. - Ему было неудобно говорить сидя, он встал и прошелся по сцене. - Должен вам признаться, ребята, что я не люблю встречаться с чита- телями. Как правило, совершенно невозможно понять, с каким чита- телем имеешь дело, что ему от тебя надо и что его, собственно, интересует. Потому я стараюсь каждое свое выступление превращать в вечер вопросов и ответов. Иногда получается довольно забавно. Давайте начну спрашивать я? Итак... Все ли читали мои произведе- ния? - Да, - отозвались детские голоса. - Читали... Все... - Прекрасно, - сказал Виктор озадаченно. - Польщен, хотя и удивлен ну, ладно, далее... Желает ли собрание, чтобы я рассказал историю написания какого-нибудь своего романа? Последовало молчание, затем в середине зала воздвигся худой прыщавый мальчик, сказал: "Нет" и сел. - Прекрасно, - сказал Виктор. - Это тем более хорошо, что воп- - 42 - ................................................................. реки широко распространенному мнению ничего интересного в истории написания не бывает. Пойдемте дальше... Желают ли уважаемые слу- шатели узнать о моих творческих планах? Поднялся Бол-Кунац и вежливо сказал: - Видите ли, господин Банев, вопросы непосредственно связанные с техникой вашего творчества, лучше было бы обсудить в самом кон- це беседы, когда прояснится общая картина. Он сел. Виктор сунул руки в карманы и снова прошелся по сцене. Становилось интересно, или, во всяком случае, необычно. - А может быть, вас интересуют литературные анекдоты? - Вкрад- чиво спросил он. - Как я охотился с Хэмингуэем. Как Эренбург по- дарил мне русский самовар. Или что мне сказал Зурзмансор, когда я встретился с ним в трамвае... - Вы действительно встречались с Зурзмансором? - Спросили из зала. - Нет, я шучу, - сказал Виктор. - Так что насчет литературных анекдотов? - Можно вопрос? - Сказал, воздвигаясь, прыщавый мальчик. - Да, конечно. - Какими бы вы хотели видеть нас в будущем? Без прыщей, мелькнуло в голове у Виктора, но он отогнал эту мысль потому что понял: становится жарко. Вопрос был сильный. Хо- тел бы я, чтобы кто-нибудь сказал мне, каким я хочу видеть себя в настоящем, подумал он. Однако надо было отвечать. - Умными, - сказал он наугад. - Честными. Добрыми... Хотел бы, чтобы вы любили свою работу... И работали бы на благо людей (не- су, подумал он. Да и как не нести?) Вот примерно так... Зал тихонько зашумел, потом кто-то спросил, не вставая: - Вы действительно считаете, что солдат главнее физика? - Я?! - Возмутился Виктор. - Так я понял из вашей повести "Беда приходит ночью" - это был белобрысый клоп десяти лет от роду. Виктор крякнул. - "Беда" мог- ла быть плохой книгой и могла быть хорошей книгой, но она ни при каких обстоятельствах не была детской книгой, что в ней ни один из критиков не разобрался: все сочли ее порнографическим чтивом, подрывающим мораль и национальное самосознание. И что самое ужас- ное, белобрысый клоп имел основание полагать, что автор "Беды" считает солдата "главнее" физика - во всяком случае, в некоторых отношениях. - Дело в том, - сказал Виктор проникновенно, - что... Как бы тебе сказать... Всякое бывает. - Я вовсе не имею в виду физиологию, - возвразил белобрысый клоп. - Я говорю о концепции книги. Может быть, "главное" - не то слово... - Я тоже не имею в виду физиологию, - сказал Виктор. - Я хочу сказать, что бывают ситуации, когда уровень знаний не имеет зна- чения. Бол-Кунац принял из зала две записки и передал их ему: "Может ли считаться честным и добрым человек, который разбогател и рабо- тает на войну" и "Что такое умный человек?" Виктор начал со вто- - 43 - ................................................................. рого вопроса-он был проще. - Умный человек, - сказал он, - это тот человек, который соз- нает несовершенство, незаконченность своих знаний, стремится их пополнить и в этом преуспевает... Вы со мной согласны? - Нет, - сказала, приподнявшись, хорошенькая девочка. - А в чем дело? - Ваше определение не функционально. Любой дурак, пользуясь этим определением, может полагать себя умным. Особенно, если ок- ружающие поддерживают его в этом мнении. - Да, - подумал Виктор. Его охватила легкая паника. Это тебе не с братьями-писателями разговаривать. - В какой-то степени Вы правы, - сказал он, неожиданно для се- бя переходя на "Вы". - Но дело в том, что вообще-то "дурак" и "умный" - понятия исторические и, скорее, субъективные. - Значит, вы сами не беретесь отличить дурака от умного? - Это из задних рядов - смуглое существо с прекрасными библейскими гла- зами, остриженное наголо. - Отчего же, - сказал Виктор, - берусь. Но я не уверен, что вы всегда согласитесь со мной. Есть старый афоризм: дуракэто инако- мыслящий... Обычно это присловье вызывало у слушателей смех, но сейчас зал молчал и ждал продолжения. - Или инакочувствующий, - добавил Вик- тор. Он остро ощущал разочарование зала, но он не знал, что еще сказать. Контакта не получалось, как правило, аудитория легко пе- реходит на позиции выступающего, соглашаясь с его суждениями, и всем становилось ясно, что здесь, в этом зале дураков нет. В худ- шем случае аудитория не соглашалась и настраивалась враждебно, но и тогда бывало легко, потому что оставалась возможность язвить и высмеивать, а одному спорить со многими не трудно, так ка против- ники всегда противоречат друг другу, и среди них всегда найдется самый шумный и самый глупый, на котором можно плясать ко всеобще- му удовольствию. - Я не совсем понимаю, - произнесла хорошенькая девочка. - Вы хотите, чтобы мы были умными, то есть, согласно Вашему же афориз- му, мыслить и чувствовать так же, как вы. Но я прочла все Ваши книги и нашла в них только отрицание. Никакой позитивной програм- мы. С другой стороны, вам хотелось бы, чтобы мы работали на благо людей. То есть фактически на благо тех грязных и неприятных ти- пов, которыми наполнены Ваши книги. А ведь Вы отражаете действи- тельность, правда? Виктору показалось, что он нащупал, наконец, под ногами дно. - Видите ли, - сказал он, - под работой на благо людей я как раз понимаю превращение людей в чистых и приятных. И это мое по- желание не имеет никакого отношения к моему творчеству. В книгах я пытаюсь изображать все, как оно есть, я не пытаюсь учить или показывать, что нужно делать. В лучшем случае я показываю объект приложения сил, обращаю внимание на то, с чем нужно бороться. Я не знаю, как изменить людей, если бы я знал, я бы был не модным писателем, а великим педагогом или знаменитым психосоциологом. Художественной литературе вообще потивопоказано поучать и вести, - 44 - ................................................................. предлагать конкретные пути, создавать конкретную методологию. Это можно видеть на примере крупнейших писателей. Я преклоняюсь перед Львом Толстым, но только до тех пор, пока он является своеобраз- ным, уникальным по отражательному таланту зеркалом действитель- ности. А как только он начинает учить меня ходить босиком и подс- тавлять щеку, меня охватывает жалость и тоска... Писатель - это прибор, показывающий состояние общества, и лишь в ничтожной сте- пени - орудие для изменения общества. История показывает, что об- щество изменяют не литературой, а реформами и пулеметами, а сей- час еще и наукой. Литература в лучшем случае показывает, в кого надо стрелять или что нуждается в изменении... - Он сделал паузу, вспомнив о том, что есть еще Достоевский и Фолкнер. Но пока он придумывал, как бы ввернуть насчет роли литературы в изучении подноготной индивидума, из зала сообщили: - Простите, но все это довольно тривиально. Дело ведь не в этом. Дело в том, что изображаемые Вами объекты совсем не хотят, чтобы их изменили. И потом они настолько запущены, так безнадеж- ны, что их не хочется изменять. Понимаете, они не стоят этого. Пусть уж себе догнивают - они ведь не играют никакой роли. На благо кого же мы должны по-вашему, работать. - Ах вот вы о чем? - Медленно сказал Виктор. До него вдруг дошло: боже мой, да ведь эти сопляки всерьез по- лагают, что я пишу только подонках, что я всех считаю подонками, но они же ничего не поняли, да и откуда им понять, это же дети, странные дети, болезненно - умные дети, но всего лишь дети, с детским жизненным опытом и с детским знанием людей плюс куча про- читанных книг, с детским идеализмом и с детским стремлением раз- ложить все это по полочкам с табличками "плохо" и "хорошо". Со- вершенно, как братья-литераторы. - Меня обмануло, что вы говорите, как взрослые, - сказал он. - Я даже забыл, что вы не взрослые. Я понимаю, что непедагогично так говорить, но говорить так приходится, иначе мы никогда не вы- путаемся. Все дело в том, что вы, по-видимому, не понимаете, как небритый, истеричный, вечно пьяный мужчина может быть замечатель- ным человеком, которого нельзя не любить, перед которым преклоня- ешься, полагаешь за честь пожать его руку, потому что он прошел через такой ад, что и подумать страшно, а человеком все-таки ос- тался. Всех героев моих книг вы считаете нечистыми подонками, но это еще полбеды. Вы считаете, будто я отношусь к ним так же, как и вы. Вот это уже беда. Беда в том смысле, что так мы никогда не поймем друг друга... Черт его знает, какой реакции он ожидал на свою благодушную отповедь. То ли они начнут смущенно переглядываться, то ли их ли- ца озарятся пониманием, или некий вздох облегчения пронесется по залу в знак того, что недоразумение разъяснилось, и теперь можно все начинать сначала, на новой, более реалистической основе... Во всяком случае, ничего этого не произошло. В задних рядах снова встал мальчик с библейскими глазами и спросил: - Вы не могли бы сказать, что такое прогресс? Виктор почувствовал себя оскорбленным. Ну, конечно, подумал он. А потом они спросят, может ли машина мыслить и есть ли жизнь - 45 - ................................................................. на Марсе. Все возвращается на круги своя. - Прогресс, - сказал он, - это движение общества к тому состо- янию, когда люди не убивают, не топчут и не мучают друг друга. - А чем же они занимаются? - Спросил толстый мальчик справа. - Выпивают и закусывают квантум сатис, - пробормотал кто-то слева. - А почему бы и нет? - Сказал Виктор. - История человечества знает не так уж много эпох, когда люди могли выпивать и закусы- вать квантум сатис. Для меня прогресс - это движение к состоянию, когда не топчут и не убивают. А чем они будут заниматься - это, на мой взгляд, не так уж существенно. Если угодно, для меня преж- де всего важны необходимые условия прогресса, а достаточные усло- вия - дело наживное... - Разрешите мне, - сказал Бол-Кунац. - Давайте рассмотрим схе- му. Автоматизация развивается в тех же темпах, что и сейчас. Только через несколько десятков лет подавляющее большинство ак- тивного населения земли выбрасывается из производственных процес- сов и из сферы обслуживания за ненадобностью. Будет очень хорошо: все сыты, топтать друг друга не к чему, никто друг другу не меша- ет... И никто никому не нужен. Есть, конечно, несколько сотен ты- сяч человек, обеспечивающих бесперебойную работу старых машин и соэдание новых но остальные миллиарды друг другу просто не нужны. Это хорошо? - Не знаю, - сказал Виктор. - Вообще-то это не совсем хорошо. Это как-то обидно... Но должен вам сказать, что это всетаки луч- ше, чем то, что мы видим сейчас. Так что определенный прогресс все-таки на лицо. - А Вы сами хотели бы жить в таком мире? Виктор подумал. - Знаете, сказал он, - я его как-то плохо представляю, но если говорить честно, то было бы недурно попробовать. - А Вы можете представить себе человека, которому жить в таком мире категорично не хочется? - Конечно, могу. Есть такие люди, и я таких знаю, которые там бы заскучали. Власть там не нужна, командовать нечем, топтать не- зачем. Правда, они вряд ли откажутся - все-таки это редчайшая возможность превратить в рай свинарник... или казарму. Они бы этот мир с удовольствием разрушили... Так что, пожалуй не могу. - А ваших героев, которых вы так любите, устроило бы такое бу- дущее? - Да, конечно. Они обрели бы там заслуженный покой. Бол-Кунац сел, зато встал прыщавый юнец, и, горестно кивая, сказал: - Вот в этом все дело, что для Вас и Ваших героев такое буду- щее вполне приемлимо, а для нас - это могильник. Тупик. Вот пото- му-то мы и говорим, что не хочется тратить силы, чтобы работать на благо ваших жаждущих покоя и по уши перепачканных типов. Вдох- нуть в них энергию для настоящей жизни уже невозможно. И как вы там хотите, господин Банев, но вы показали нам в своих книгах - в интересных книгах, я полностью - за - показали нам не объект при- ложения сил, а показали нам, что объектов для приложения сил в - 46 - ................................................................. человечестве нет, по крайней мере - в Вашем поколении... Вы сож- рали себя, простите пожалуйста, вы себя растратили на междуусоб- ную драку, на вранье и на борьбу с враньем, которую вы ведете, придумывая новое вранье... Как это у нас поется: "Правда и ложь вы не так уж несхожи, вчерашняя правда становится ложью, вчераш- няя ложь превращается завтра в чистейшую правду, в привычную правду..." Вот так вы и мотаетесь от вранья к вранью. Вы никак не можете поверить, что вы уже мертвецы, что вы своими руками созда- ли мир, который стал для вас надгробным памятником. Вы гнили в окопах, вы взрывались под танками, а кому от этого стало лучше? Вы ругали правительство и порядки, как будто вы не знаете, что лучшего правительства и лучших порядков ваше поколение... да просто не достойно. Вас били по физиономии, простите пожалуйста, а вы упорно долбили, что человек по природе добр... Или того ху- же, что человек - это звучит гордо. И кого вы только не называли человеком!... Прыщавый оратор махнул рукой и сел. Воцарилось молчание. Затем он снова встал и сообщил: - Когда я говорил "вы", я не имел в виду персонально Вас, гос- подин Банев. Он ощущал раздражение: этот прыщавый сопляк не имел права го- ворить так безапеляционно, это наглость и дерзость... Дать по за- тылку и вывести за ухо из комнаты. Он ощущал неловкость - многое из сказанного было правдой, и сам он думал так же, а теперь попал в положение человека, вынужденного защищать то, что он ненавидит. Он ощушал растерянность - непонятно было, как вести себя дальше, как продолжать разговор и стоит ли вообще продолжать. Он оглядел зал и увидел, что его ответа ждут, что Ирма ждет его ответа, что все эти розовощекие и конопатые чудовища думают одинаково, и пры- щавый наглец высказал общее мнение и высказал его искренне, с глубоким убеждением, а не потому что прочел вчера запрещенную брошюру, что они действительно не испытывают ни малейшего чувсва благодарности или хотя бы элементарного уважения к нему, Баневу, за то, что он пошел добровольцем в гусары и ходил на "Рейнметал- лы" в конном строю, и едва не подох от дизентерии в окружении, и резал часовых самодельными ножами, а потом, уже на гражданке дал по морде одному спецуполномоченному, предложившему ему написать донос, и остался без работы с дырой в легком и спекулировал фрук- тами, хотя ему и предлогали очень выгодные должности... А почему, собственно, они должны уважать меня за все это? Что я ходил на танки с саблей наголо? Так ведь надо быть идиотом, чтобы иметь правительство, которое довело страну до такого положения. Тут он содрогнулся, представив себе, какую страшную неблагодарную работу должны были проделать эти юнцы, чтобы совершенно самостоятельно прийти к выводам, к которым взрослые приходят, содрав с себя всю шкуру, обратив душу в развалины, исковеркав свою жизнь и несколь- ко соседних жизней... Да и то не все, только некоторые, а боль- шинство и до сих пор считает, что все было правильно и очень здо- рово, и, если понадобится - готовы начать все сначала... Неужели все-таки настали новые времена? Он глядел в зал почти со страхом. Кажется, будущему удалось все-таки запустить щупальца в самое - 47 - ................................................................. сердце настоящего, и это будущее было холодным, безжалостным, ему было наплевать на все заслуги прошлого - истиные или мнимые. - Ребята, - сказал Виктор. - Вы, наверное, этого не замечаете, но вы жестоки. Вы жестоки из самых лучших побуждений, но жесто- кость - это всегда жестокость. И ничего она не может принести кроме нового горя, новых слез и новых подлостей. Вот что вы имей- те ввиду. И не вооброжайте, что вы говорите что-то особенно но- вое. Разрушить старый мир, на его костях построить новый - это очень старая идея. Ни разу пока она не привела к желаемым резуль- татам. То самое, что в старом мире вызывает особенно желание бес- пощадно разрушать, особенно легко приспосабливается к процессу разрушения, к жестокости, и беспощадности, становится необходимым в этом процессе и непременно сохраняется, становится хозяином в новом мире и в конечном счете убивает смелых разрушителей. Ворон ворону глаз не выклюет, жестокостью жестокость не уничтожить. Ирония и жалость, ребята! Ирония и жалость! Вдруг весь зал поднялся. Это было совершенно неожиданно, и у Виктора мелькнула сумасшедшая мысль, что ему удалось, наконец, сказать нечто такое, что поразило воображение слушателей. Но он уже видел, что от дверей идет мокрец, легкий, почти нематериаль- ный, словно тень, и дети смотрят на него, и не просто смотрят, а тянутся к нему, а он сдержанно поклонился Виктору, пробормотал извинения и сел рядом с Ирмой, и все дети тоже сели, а Виктор смотрел на Ирму и видел, что она счастлива, что она старается не показать этого, но удовольствие и радость так и брызжут из нее. И прежде чем он успел опомниться заговорил Бол-Кунац. - Боюсь, Вы не так нас поняли, господин Банев, - сказал он. - Мы совсем не жестоки, а если и жестоки с Вашей точки зрения, то только теоретически. Ведь мы вовсе не собираемся разрушать Ваш старый мир. Мы собираемся построить новый. Вот вы жестоки: вы не представляете себе строительства нового без разрушения старого. А мы представляем себе это очень хорошо. Мы даже поможем вашему по- колению создать этот ваш рай, выпивайте и закусывайте, на здо- ровье. Строить, господин Банев, только строить. Виктор, наконец, оторвал взгляд от Ирмы и собрался с мыслями. - Да, - сказал он. - Конечно. Валяйте, стройте. Я целиком с вами. Вы меня ошеломили сегодня, но я все равно с вами... А может быть, именно поэтому с вами. Если понадобится, я даже откажусь от выпивки и закуски... Не забывайте только, что старые миры прихо- дилось разрушать именно потому, что они мешали... Мешали строить новое, не любили новое, давили его... - Нынешний старый мир, - загадочно сказал Бол-Кунац, - нам ме- шать не станет. Он будет даже помогать. Прежняя история прекрати- ла течение свое, не надо на нее ссылаться. - Что ж, тем лучше, - сказал Виктор устало. - Очень рад, что у вас так удачно все складывается... Славные мальчики и девочки, подумал он. Странные, но славные. Жалко их, вот что... Подрастут, полезут друг на друга, размножат- ся, и начнется работа за хлеб насущный... Нет, подумал он с отча- янием. Может быть, и обойдется... Он сгреб со стола записки. Их накопилось довольно много: "Что такое факт?", "Может ли считаться - 48 - ................................................................. честным и добрым человек, который работает на войну?", "Почему вы так много пьете?", "Ваше мнение о Шпенглере"... - Тут у меня несколько вопросов, - сказал он. - Не знаю, стоит ли теперь?... Прыщавый нигилист поднялся и сказал: - Видите ли, господин Банев, я не знаю, что там за вопросы, дело-то в том, что это, в общем, не важно. Мы просто хотели поз- накомиться с современным известным писателем. Каждый известный писатель выражает идеологию общества или части общества, а нам нужно знать идеологию современного общества. Теперь мы знаем больше, чем до встречи с Вами. Спасибо. В зале зашевелились, загомонили: "Спасибо... Спасибо, господин Банев...", Стали подниматься, выбираться со своих мест а Виктор стоял, стиснув в кулаке записки, и чувствовал себя болваном и знал, что красен, что вид имеет растерянный и жалкий, но он взял себя в руки, сунул записки в карман и спустился со сцены. Самым трудным было то, что он так и не понял, как следует от- носиться к этим деткам. Они были ирреальны, они были невозможны, их высказывания, их отношение к тому, что он думал, и к тому, что он говорил, не имело никаких точек соприкосновения с торчащими косичками, взлохмоченными вихрами, с плохо отмытыми шеями, с цып- ками на худых руках, писклявым шумом, который стоял вокруг. Слов- но какая-то сила, забавляясь, совместила в пространстве детский сад и диспут в научной лаборатории. Совместила несовместимое. На- верное, именно так чувствовала та подопытная кошка, которой дали кусочек рыбки, почесали за ухом и в тот же момент ударили элект- рическим током, взорвали под носом пороховой заряд и ослепили прожектором. "Да", - сочувственно сказал Виктор кошке, состояние которой он представлял себе сейчас очень хорошо. "Наша с тобой психика к таким шокам не приспособлена, мы с тобой от таких шоков и помереть можем..." Тут он обнаружил, что завяз. Его обступили и не давали пройти. На мгновение его охватил панический ужас. Он бы не удивился, если бы сейчас молча и деловито они навалились и принялись вскрывать его на предмет исследования идеологии... Но они не хотели его вскрывать. Они протягивали ему раскрытые книжки, дешевые блокно- тики, листки бумаги. Они шептали: "Автограф, пожалуйста!" Они пи- щали: "Вот здесь, пожалуйста!" Они сипели ломающимися голосами: "Будьте добры, господин Банев!" И он достал авторучку и принялся свинчивать колпачок, с инте- ресом постороннего прислушиваясь к своим ощущениям, и он не уди- вился, ощутив гордость. Это были призраки будущего, и пользовать- ся у них известностью было все-таки приятно. . - 49 - ................................................................. 6. Глава шестая У себя в номере он сразу полез в бар, налил джину и выпил залпом, как лекарство. С волос по лицу и за шиворот стекала вода - оказывается он забыл надеть капюшон. Брюки промокли по колено и облепили ноги - вероятно, он шагал, не разбирая дороги, прямо по лужам. Зверски хотелось курить, он ни разу не закурил за эти два с лишним часа... Акселерация, твердил он про себя, когда сбрасывал прямо на пол мокрый плащ, переодевался, вытирая голову полотенцем. "Это всего лишь акселерация", успокаивал он себя, раскуривая сигарету и де- лая первые жадные затяжки. - "Вот она, акселерация в действии", - с ужасом думал он, вспоминая уверенные детские голоса, твердившие ему невозможные вещи. - Боже, спаси взрослых боже, спаси их роди- телей, просвети и сделай умнее, сейчас самое время... Для твоей же пользы прошу тебя, боже, а то построят они тебе вавилонскую башню, надгробный памятник всем дуракам, которых ты выпустил на эту землю плодиться и размножаться, не продумав как следует пос- ледствий акселерации... Простак ты, братец... Виктор выплюнул на ковер окурок и раскурил новую сигарету. "Чего это я разволновался? - Подумал он. - Фантазия разыгра- лась... Ну, дети, ну, акселерация, ну не по годам развитые. Что я, не по годам развитых детей не видел? Откуда взял я, что они все это сами выдумали? Нагляделись в городе всякой грязи, начита- лись книжек, все упростили и пришли, естественно, к выводу, что надобно строить новый мир. И совсем не все они такие. Есть у них атаманы, крикуны - Бол-Кунац... Прыщавый этот... И эта хорошень- кая девчушка. Заводилы. А остальные - дети как дети, сидели, слу- шали и скучали... Он знал, что это неправда. Ну, положим, не ску- чали, слушали с интересом, - все-таки провинция, известный писатель... Черта с два в их возрасте я стал бы читать мои книги. Черта с два в их возрасте я пошел бы куда-нибудь, кроме кино с пальбой или проезжего цирка любоваться на ляжки канатоходцев. Глубоко начхать мне было бы на старый мир, и на новый мир, я об этом представления не имел - футбол до полного изнеможения, или вывинтить где-нибудь лампочку и ахнуть об стену, или подстеречь какого-нибудь Гогочку и начистить ему рыло..." Виктор откинулся в кресле и вытянул ноги. - "Мы все вспоминаем события счастливого детства с умилением и уверены, что со времен Тома Сойера так бы- ло, есть и будет. Должно быть. А если не так, значит ребенок не- нормальный, вызывает со стороны легкую жалость, а при непосредс- твенном столкновении - педагогическое негодование. А ребенок кротко смотрит на тебя и думает: ты, конечно, взрослый, здоровен- ный, можешь меня выпороть, однако, как ты был с самого детства дураком, так и остался, и помрешь дураком, но тебе этого мало, ты еще и меня дураком хочешь сделать..." Виктор налил себе еще джину и начал вспоминать, как все было, и ему пришлось сделать последний глоток, чтобы не сгореть от сра- му. Как он приперся к этим ребятишкам, самовлюбленный и самоуве- ренный, сверху-вниз смотрящий, надутый остолоп, как он сразу на- - 50 - ................................................................. чал с достижений современной науки, и как его осадили, но он не успокоился и продолжал демонстрировать свою острую интеллектуаль- ную недостаточность, как его честно пытались направит на путь ис- тинный, и ведь предупреждали, но он все нес банальщину и триви- альщину, все воображал, что кривая вывезет - что чего там, и так сойдет - а когда ему, наконец, потеряв терпение, надавали по мор- де, он малодушно ударился в слезы и стал жаловаться, что с ним плохо обращаются, и как он постыдно возликовал, когда они из жа- лости стали брать у него автографы... Виктор зарычал, поняв, что о сегодняшнем он, несмотря на свою натужную честность, никогда и ни кому не осмелится рассказать и что через каких-нибудь полчаса из соображения сохранения душевного равновесия он хитро повернет все так, будто учиненное сегодня над ним плоходействие было вели- чайшим триумфом в его жизни или во всяком случае довольно обычной и не слишком интересной встречей с переферийными вундеркиндами, которые - что с них взять? - Дети, а потому неважно разбираются в литературе и в жизни... Меня бы в департамент просвещения, - по- думал он с ненавистью. - Там такие всегда были нужны... Одно уте- шение, - подумал он. - Этих ребятишек пока еще очень мало, и если акселерация пойдет даже нынешними темпами, то к тому времени, когда их будет много, я уже, даст бог, благополучно помру. Как это славно - вовремя помереть! В дверь постучали. Виктор крикнул "Да!" И вошел Павор в сте- ганном бухарском халате, растрепанный, с распухшим носом. - Наконец-то, - сказал он насморочным голосом, сел напротив, извлек из-за пазухи большой мокрый платок и принялся сморкаться и чихать. Жалкое зрелище - ничего и не осталось от прежнего Павора. - Что - наконец-то? - Спросил Виктор. - Джину хотите? - Ох, не знаю... - Отозвался Павор, хихикая и всхрапывая. - Меня этот город доканает... Р-р-рум-чх-х-чих! Ох... - Будьте здоровы, - сказал Виктор. Павор уставился на него слезящимися глазами. - Где Вы пропадали? - Спросил он капризно. - Я три раза к Вам толкался, хотел взять что-нибудь почитать. Погибаю ведь, одно за- нятие здесь - читать и сморкаться... В гостинице ни души, к швей- цару обратился, так он мне, дурень старый, телефонную книгу пред- ложил и старые проспекты... "Посетите наш солнечный город". - У Вас есть что-нибудь почитать? - Вряд ли, - сказал Виктор. - Какого черта, Вы же писатель! Ну, я понимаю, других Вы ни- когда не читаете, но себя то уж наверняка много перелистываете... Вокруг только и говорят: Банев, Банев... Как там у Вас называет- ся? "Смерть после полудня"? "Полночь после смерти"? Не помню. - "Беда приходит в полночь", - Сказал Виктор. - Вот-вот. Дайте почитать. - Не дам. Нету, - решительно сказал Виктор. - А если бы и бы- ла, все равно не дал бы. Вы бы мне ее всю засморкали. Да и не по- няли бы там ничего. - Почему это - не понял бы? - Осведомился Павор с возмущением. - Там у вас, говорят, из жизни гомосексуалистов, чего же тут не понять? - 51 - ................................................................. - Сами Вы... - Сказал Виктор. - Давайте лучше джину выпьем. Вам с водой? Павор чихнул, заворчал, в отчаянии оглядел комнату, закинул голову и снова чихнул. - Башка болит, - пожаловался он. - Вот здесь... А где Вы были? Говорят, встречались с читателями. С местными. С местными гомо- сексуалистами? - Хуже, - сказал Виктор. - Я встречался с местными вундеркин- дами. Вы знаете, что такое акселерация? - Акселерация? Это что-то связанное с преждевременным созреванием? Слыхал. Об этом одно время шумели, но потом в нашем департаменте создали комиссию, и она доказала, что это есть ре- зультат личной заботы господина президента о подрастающем поколе- нии львов и мечтателей, так что все стало на свои места. Но я-то знаю, о чем Вы говорите, я этих местных вундеркиндов видел. Упаси бог от таких львов, ибо место им в кунсткамере. - А может быть, это нам с Вами место в кунсткамере? - Возразил Виктор. - Может быть, - согласился Павор. - Только акселерация здесь не при чем. Акселерация - дело биологическое и физиологическое. Возрастание веса новорожденных, потом они вымахивают метра на два, как жирафы и в двенадцать лет уже готовы размножаться. А здесь - система воспитания, детишки самые обыкновенные, а вот учителя у них... - Что - учителя? Павор чихнул. - А вот учителя - необыкновенные, - сказал он гнусаво. Виктор вспомнил директора гимназии. - Что же в здешних учителях необыкновенного? - Спросил он. Что они ширинку забывают расстегнуть? - Какую ширинку? - Спросил Павор, озадаченно воззрившись на Виктора. - У них и ширинок-то никаких нет. - А еще что? - Спросил Виктор. - В каком смысле? -Что у них еще необыкновенного? Павор долго сморкался, а Виктор посасывал джин и смотрел на него с жалостью. - Ни черта, я вижу, Вы не знаете, - сказал Павор, разглядывая засморканный платок. - Как справедливо утверждает господин прези- дент, главное свойство наших писателей - это хроническое незнание жизни и оторванность от интересов нации... Вот вы здесь уже боль- ше недели. Были Вы где-нибудь, кроме кабака и санатория? Говорили Вы с кем-нибудь, кроме этой пьяной скотины Квадриги? Черт знает, за что Вам деньги платят... - Ну, ладно, хватит, - сказал Виктор. - Хватит с меня и газет. Тоже мне - критик в соплях, учитель без ширинки! - А-а, не любите? - Сказал Павор с удовлетворением. - Так и быть, не буду... Расскажите, как Вы встречались с вундеркиндами. - Да, ну что там рассказывать, - сказал Виктор. - Вундеркинды как вундеркинды... - А все-таки? - 52 - ................................................................. - Ну, я пришел. Задали мне несколько вопросов. Интересные воп- росы, вполне взрослые... - Виктор помолчал. - В общем, если гово- рить честно, мне там здорово всыпали... - А какие вопросы? - Спросил Павор. Он смотрел на Виктора с искренним интересом, и, кажется с сочувствием. - Дело не в вопросах, - вздохнул Виктор. - Если говорить отк- ровенно, меня больше всего поразило, что они как взрослые, да еще не просто как взрослые, а как взрослые высокого класса... Адское какое-то, болезненное несоответствие... - Павор сочувственно ки- вал. - Словом, плохо мне там было, - сказал Виктор. - Неохота вспоминать. - Понятно, - сказал Павор. - Не Вы первый, не Вы последний. Должен вам сказать, что родители 12-ти летнего ребенка, это всег- да существа довольно жалкие, обремененные кучей забот. Но здешние родители - это что-то особенное. Они мне напомнили тылы оккупаци- онной армии в районе активных партизанских действий... Ну, а о чем Вас все-таки спрашивали? - Да, спрашивали, что такое прогресс, - сказал Виктор горест- но. - А по ихнему прогресс - это очень просто. Загнать нас всех в резервации, чтобы не путались под ногами, а самим на свободе изу- чать Зурзмансора и Шпенглера. Такое у меня, во всяком случае, впечатление. - Что же, очень даже может быть, - сказал Павор. - Каков поп, таков и приход... Вот Вы говорите акселерация, Зурзмансор... А вы знаете, что говорит по этому поводу нация? - Кто-кто? - Нация!... Она говорит, что все беды от мокрецов. Дети свих- нулись от мокрецов... - Это потому, что в городе нет евреев, - заметил Виктор. Потом он вспомнил мокреца, который пришел в зал, и как дети встали, и какое лицо было у Ирмы. - Вы это серьезно? - Спросил он. - Это не я, - сказал Павор. - Это голос нации. Войс попули. Киски из города сбежали, а детишки обожают мокрецов, шляются к ним в лепрозорий, днюют и ночуют там, отбились от рук, никого не слушаются. Воруют у родителей деньги и покупают книги... Говорят, сначала родители очень радовались, что дети не рвут штанов, лазая по заборам, а тихо сидят дома и почитывают книжки. Тем более, что погода плохая. Но теперь уже все видят, к чему это привело и кто это затеял. Теперь уже никто больше не радуется. Однако мокрецов по старинке боятся и только рычат им вслед... Голос нации, подумал Виктор. Голос Лолы и господина бургомист- ра. Слыхали мы этот голос... Кошки, дожди, телевизоры. Кровь христианских младенцев... - Я не понимаю, - сказал он. - Вы это серьезно или нет, от скуки? - Это не я! - Сказал Павор проникновенно. - Так говорят в го- роде. - Как говорят в городе, мне ясно, - сказал Виктор. - А Вы-то сами что об этом думаете? Павор пожал плечами. - Течение жизни, - туманно сказал он. Трепотня пополам с исти- - 53 - ................................................................. ной. - Он посмотрел на Виктора поверх платка. - Не считайте меня идиотом, - сказал он, - вспомните лучше детей, где Вы еще видели таких детей? Или, по крайней мере, столько таких детей? "Да, - подумал Виктор, - таких детей... Кошки кошкам, но этот мокрец в зале - это вам не кошка пополам с дождем... Есть такое выражение: лицо, освещенное изнутри. Именно такое лицо было у Ир- мы, а когда она разговаривает со мной, лицо ее освещено только снаружи. А с матерью она вообще не разговаривает - цедит сквозь зубы что-то презрительно-снисходительное... Но если это так, если это правда, а не грязная болтовня, то выглядит это крайне нечис- топлотно. Что им нужно от детей? Они же больные люди, обречен- ные... И вообще, что за свинство - настраивать детей против роди- телей, даже против таких родителей, как мы с Лолой. Хватит с нас господина президента: нация выше родительских уз, легион свободы - ваш отец и ваша мать, и мальчик идет в ближайший штаб и сообща- ет, что отец назвал господина президента странным человеком, а мать назвала поход легиона разорительным предприятием. А теперь еще является черный мокрый дядя и уже безо всяких объясняет, что отец твой - пьяная безмозглая скотина, а мать - дура и шлюха. По- ложим, что это верно, но все равно свинство, все это должно де- латься не так, и не их это собачье дело, не они за это отвечают, и никто не просит заниматься таким просветительством... Паталогия какая-то... Если только это просветительство. А если похуже? Дитя начинает розовыми губками лепетать о прогрессе, начинает строить страшные жестокие вещи, не ведая, что лепечет, но уже от младых ногтей приучаясь к интеллектуальной жестокости, к самой страшной жестокости, какую можно придумать, а они, намотав черные тряпки на шелушащиеся физиономии, стоят за стеной и дергают ниточки... И, значит, никакого нового поколения нет, а есть вся та же старая и грязная игра в марионетки, и я был вдвойне ослом, когда обмирал сегодня на сцене... До чего же это мерзкая затея -"наша цивилиза- ция"..." - ... Имеющий глаза да видит, - говорил Павор. - Нас не пуска- ют в лепрозорий. Колючая проволока, солдаты, ладно. Но кое-что можно видеть и здесь, в городе. Я видел, как мокрецы разговарива- ют с мальчишками и как ведут себя при этом эти мальчишки, какими они становятся ангелочками, а спроси у него, как пройти к фабрике - он тебя обольет презрением с ног до головы... "Нас не пускают в лепрозорий, - думал Виктор. - Колючая прово- лока - а мокрецы гуляют по городу свободно. Но не Голем же это выдумал... Вот, сволочь, - подумал он, - отец нации. Вот мерза- вец. Значит, и здесь его работа. Лучший друг детей... Очень может быть, очень на него похоже. А Вы знаете, господин президент, на Вашем месте я бы попытался разнообразить свои приемы. Слишком легко стало отличить Ваш хвост от всех других хвостов. Колючая проволока, солдаты, пропуска - значит, господин президент, зна- чит, обязательно какая-нибудь мерзость... - На кой черт там колючая проволока? - Спросил Виктор. - А я откуда знаю? - Сказал Павор. - Никогда раньше там не бы- ло колючей проволоки. - Значит, Вы там бывали? - 54 - ................................................................. - Почему? Не был. Но не первый же я здесь - санитарный инспек- тор... Да дело и не в колючей проволоке, мало ли на свете колючей проволоки. Детишек туда пускают беспрепятственно, мокрецов оттуда выпускают беспрепятственно, а нас с вами туда не пустят - вот это удивительно. "Нет, это все-таки не президент, - думал Виктор. - Президент и чтение Зурзмансора, да еще и Банева - это как-то не совмещается. И эта разрушительная идеология... Если бы я такое написал, меня бы распяли. Непонятно, непонятно... И нечисто. Спрошу-ка я у Ирмы, подумал он. Просто спрошу и посмотрю, что она будет делать... Между прочим, и Диана должна кое-что знать..." - Вы не слушаете? - Спросил Павор. - Виноват, задумался. - Я говорю, что не удивительно было, если город принял бы ме- ры. При чем, как и полагается городу, жестокие. - Я тоже не удивился бы, - пробормотал Виктор. - Я не удив- люсь, если даже мне самому захочется принять кое-какие меры. Павор поднялся и подошел к окну. - Ну и погодка, - сказал он с тоской. - Уехать бы отсюда пос- корее. Дадите Вы мне книгу или нет? - У меня нет книг, - сказал Виктор. - Все, что я с собой привез, все в санатории... Слушайте, а зачем мокрецам наши дети? Павор пожал плечами. - Это же больные люди, - ответил он. - Откуда нам знать, мы то с Вами здоровые. В дверь постучали, и вошел Голем, грузный и мокрый. - Спроси Голема, - сказал Павор. - Голем, зачем мокрецам наши дети? - Ваши дети? - Спросил Голем, внимательно разглядывая этикетку на бутылке с джином, - у Вас есть дети, Павор? - Павор утверждает, - сказал Виктор, - будто Ваши мокрецы настраивают городских детей против родителей. Что Вы об этом зна- ете, Голем? - Гм, - сказал Голем. - Где у Вас чистые стаканы? Ага... Мок- рецы настраивают детей? Ну что ж... Не они первые, не они послед- ние... Он прямо в плаще повалился на кушетку и понюхал джин в стакане. - И почему бы в наше время не настраивать детей против родителей, если белых настраивают против черных, а желтых настра- ивают против белых, а глупых настраивают против умных... Что Вас, собственно, удивляет? - Павор утверждает, - повторил Виктор, - что Ваши мокрецы шля- ются по городу и учат детей всяким странным вещам. Я тоже заметил кое-что подобное, хотя пока ничего не утверждаю. Так вот я ничему не удивляюсь а спрашиваю вас: правда это или нет? - Насколько я знаю, - сказал Голем, - мокрецы спокон веков имели совершенно свободный доступ в город. Не знаю, что Вы имеете в виду, когда говорите про обучение всяким странным вещам, но позвольте мне спросить Вас, аборигена этих мест: знакома ли вам игрушка под названием "Злой волчок"? - Ну, конечно, - сказал Виктор. - У Вас была такая игрушка? - У меня, конечно, нет... Но у ребят, пожалуй, была... - Вик- - 55 - ................................................................. тор замялся. - Да, действительно, - сказал он. - Ребята говорили, что этот волчок подарил им мокрец. Вы это имеете в виду? - Да, именно это. И "Погодник" и "Деревянную руку"... - Пардон, - сказал Павор. - Можно ли узнать мне, пришельцу из столицы, о чем говорят аборигены? - Нельзя, - сказал Голем. - Это не входит в Вашу компетенцию. - Откуда Вы знаете, что входит в мою компетенцию? - Спросил Павор с обиженным видом. - Знаю, - сказал Голем. - Догадываюсь, потому что мне так хо- чется... И перестаньте врать, Вы же торговали у Тэдди "Погодник" и прекрасно знаете, что это такое. - Идите Вы к черту, - сказал Павор капризно. - Я не про "По- годник"... - Погодите, Павор, - нетерпеливо сказал Виктор. - Голем, Вы не ответили на мой вопрос. - Разве? А мне показалось, что ответил... Видите ли, Виктор, мокрецы - глубоко и безнадежно больные люди. Это страшная штука - генетическая болезнь. Но при этом они сохраняют доброту и ум, так что не надо их обижать. - Кто их обижает? - А разве Вы их не обижаете? - Пока нет. Пока даже наоборот. - Ну, тогда все в порядке, - сказал Голем и поднялся. - Тогда поехали. Виктор вытаращил глаза. - Куда поехали? - В санаторий. Я еду в санаторий, Вы, я вижу, тоже собираетесь в санаторий, а Вы, Павор, ложитесь в постель. Хватит распростра- нять грипп. Виктор посмотрел на часы. - Не рано ли? - Сказал он. - Как угодно. Только имейте в виду, с сегодняшнего дня автобус отменили. За нерентабельность. - А может быть, сначала пообедаем? - Как угодно, - повторил Голем. - Я никогда не обедаю. И Вам не советую. Виктор пощупал живот. - Да, - сказал он. Потом он посмотрел на Павора. Поеду, пожа- луй. - А мне-то что? - Сказал Павор. Он был обижен. - Только книжек привезите. - Обязательно, - побещал Виктор и стал одеваться. Когда они влезли в машину, под сырой брезент, в сырой, прово- нявший табаком, бензином и медикаментами кузов, Голем сказал: - Вы намеки понимаете? - Иногда, - ответил Виктор. - Когда знаю, что это намеки. А что? - Так вот, обратите внимание: намек - перестаньте трепаться. - Гм, - пробормотал Виктор. - И как прикажете это понимать? - Как намек. Перестаньте болтать языком. - С удовольствием, - сказал Виктор и замолчал, раздумывая. - 56 - ................................................................. Они пересекли город, миновали консервную фабрику, проехали пустой городской парк - запущенный, низкий, полусгнивший от сы- рости, промчались мимо стадиона, где полосатые от грязи "Братья по разуму" упорно лупили разбухшими бутсами по разбухшим мячам, и выкатили на шоссе, ведущее к санаторию. Вокруг, за пеленой дождя, лежала мокрая степь, ровная, как стол, когда-то сухая, выжженая, колючая, а теперь медленно прев- ращающаяся в топкое болото. - Ваш намек, - сказал Виктор, - напомнил мне один разговормой разговор с его превосходительством господином референтом господи- на президента по государственной идеологии... Его превосходитель- ство вызвал меня в свой скромный кабинет - тридцать на двадцать - и осведомился: "Виктуар, вы хотите по-прежнему иметь кусок хлеба с маслом?" Я, естественно, ответил утвердительно. "Тогда перес- таньте бренчать!" - Гаркнул его превосходительство и отпустил ме- ня мановением руки. Голем ухмыльнулся. - А чем Вы, собственно, бренчали? - Его превосходительство намекал на мои упражнения с банджо в молодежных клубах. Голем покосился на него прищуренными глазами. - Почему Вы, собственно, так уверены, что я не шпик? - А я в этом не уверен, - возразил Виктор. - Просто мне напле- вать. Кроме того, сейчас не говорят "шпик". Шпик - это архаизм. Сейчас все культурные люди говорят "дятел". - Не ощущаю разницы, - сказал Голем. - Я практически тоже, - произнес Виктор. - Итак, не будем бол- тать языком. Ваш пациент выздоровел? - Мои пациенты никогда не выздоравливают. - У Вас прекрасная репутация. Но я-то спрашиваю про того бед- нягу, который угодил в капкан. Как его нога? Голем помолчал, а потом сказал: - Которого из них Вы имеете в виду? - Не понимаю, - сказал Виктор. - Того, естественно, который попал в капкан. - Их было несколько, - сказал Голем, глядя на дорогу. - Один попал в капкан, другого Вы тащили на спине, третьего я увез на машине, а из-за четвертого Вы давеча затеяли безобразную драку в ресторане. Виктор ошеломленно молчал. Голем тоже молчал. Он очень ловко вел машину, огибая многочисленные выбоины на старом асфальте. - Ну, ну, не напрягайтесь так, - сказал он наконец. - Я пошу- тил. Он был один. И нога его зажила в ту же ночь. - Это тоже шутка? - Осведомился Виктор. - Ха-ха-ха, теперь я понимаю, почему Ваши больные никогда не выздоравливают. - Мои больные, - сказал Голем, - никогда не выздоравливают по двум причинам. Во-первых, я, как и всякий порядочный врач не умею лечить генетические болезни. А во-вторых, они не хотят выздорав- ливать. - Забавно, - пробормотал Виктор. - Я уже столько наслушался об этих мокрецах, что теперь, ей богу, готов поверить во все: и в - 57 - ................................................................. дожди, и в кошек, и в то, что раздробленная кость может зажить за одну ночь. - В кошек? - Спросил Голем. - Ну да, - сказал Виктор. - Почему в городе не осталось кощек? Мокрецы виноваты. Тэдди от мышей пропадает... Вы бы посоветовали мокрецам вывести из города заодно и мышей. - А ля гаммельнский крысолов? - Сказал Голем. Да, - легкомысленно подтвердил Виктор. - Именно "А ля". - По- том он вспомнил, чем кончилась история с гаммельнским крысоловом. - Ничего смешного тут нет, - сказал он. - Сегодня я выступал в гимназии, видел ребятишек. И видел, как они встречали какого-то мокреца. Теперь я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день на городскую площадь выйдет мокрец с аккордеоном и уведет ребятишек к черту на рога. - Вы не удивитесь, - сказал Голем. - А еще что Вы сделаете? - Не знаю... Может быть отберу у него аккордеон. - И сами заиграете? - Да, - вздохнул Виктор. - Это верно. Мне этих детей увлечь нечем, это я понял. Интересно, чем они увлекают? Вы ведь знаете, Голем. - Виктуар, перестаньте бренчать, - сказал Голем. - Как угодно, - сказал Виктор. - Вы очень старательно и более или менее ловко уклоняетесь от моих вопросов. Я это заметил. Глу- по. Я все равно узнаю, а Вы потеряете возможность придать выгод- ную Вам эмоциональную окраску этой информации. - Сохранение врачебной тайны! - Изрек Голем. - И потом, я ни- чего не знаю. Я могу только догадываться. Он притормозил. Впереди, за вуалью дождя, появились какие-то фигуры, стоящие на дороге. Три серые фигуры и серый дорожный столб с указателями: "Лепрозорий - 6км" и "Сан. Теплые ключи - 2, 5км". Фигуры отступили на обочину - взрослый мужчина и двое де- тей. - А ну-ка остановитесь, - сказал Виктор, сразу охрипнув. - Что случилось? - Голем затормозил. Виктор не ответил. Он смотрел на людей у столба, на рослого мокреца в тренировочном костюме, пропитанном водой, на мальчика, который тоже был без плаща, в промокшем костюмчике и в сандалиях, и на девочку, босую, в платье, облепившем тело. Затем он рывком распахнул дверцу и выскочил на дорогу. Дождь и ветер ударили ему в лицо, он даже захлебнулся, но не заметил этого. Он ощутил прис- туп нестерпимого бешенства, когда хочется все ломать, когда еще осознаешь, что намерен делать глупости, но это сознание только радует. На негнущихся ногах он подошел вплотную к мокрецу. - Что здесь происходит? - Выдавил он сквозь зубы. А потом де- вочке, глядевшей на него с удивлением: - Ирма, немедленно иди в машину! - А потом снова мокрецу: - черт бы Вас побрал, что это Вы делаете? - И снова Ирме: - Ирма, в машину, кому говорят?! Ирма не двинулась с места. Все трое стояли, как прежде, глаза мокреца над черной повязкой спокойно помаргивали. Потом Ирма ска- зала с непонятной интонацией: "Это мой отец", и он вдруг сообра- зил, спинным мозгом почувствовал, что здесь нельзя орать и зама- - 58 - ................................................................. хиваться, нельзя угрожать, хватать за шиворот и тащить... И вообще нельзя беситься. Он сказал очень спокойно: - Ирма, иди в машину, ты вся промокла. Бол-Кунац, на твоем месте я бы тоже пошел в машину. Он был уверен, что Ирма послушается и она послушалась. Не сов- сем так, как ему хотелось бы. Нет не то, чтобы она хотя бы взгля- дом испросила мокреца разрешения уйти, но осталось такое впечат- ление, будто что-то было, некий обмен мнениями, какое-то краткое совещание, в результате которого вопрос был решен в его пользу. Ирма задрала нос и направилась к машине, а Бол-Кунац сказал веж- ливо: - Благодарю Вас, господин Банев, но право, я лучше останусь. - Как хочешь, - сказал Виктор. Бол-Кунац его мало волновал. Сейчас нужно было что-то сказать этому мокрецу на прощание. Вик- тор заранее знал, что это будет нечто глупое, но что делать? - Уйти просто так он не мог. Из чисто престижных соображений. И он сказал: - Вас, милостливый государь, - сказал он надменно, - я не приглашаю. Вы здесь, по-видимому, чувствуете себя как рыба в во- де. Затем он повернулся, и, отшвырнув воображаемую перчатку, заша- гал прочь. "Произнеся эти слова, - с отвращением думал он, - граф с достоинством удалилися..." Ирма, забравшись с ногами на переднее сидение, отжимала косич- ки. Виктор пролез назад, покряхтывая от стыда, и, когда Голем тронул машину, сказал: - Произнеся эти слова, граф удалился... Просунь сюда ноги, Ир- ма, я их разотру. - Зачем? - С любопытсвом спросила Ирма. - Воспаление легких получить хочешь? Давай сюда ноги! - Пожалуйста, - сказала Ирма и, скособочившись на сидении, просунула ему одну ногу. Предвкушая, что вот сейчас он сделает, наконец, что-то естест- венное и полезное, Виктор взял обеими руками эту тощую девчоночью ногу, мокрую и трогательную, и вознамерился ее растирать - до красноты, до багровости, добрыми суровыми отцовскими руками, эту грязную, костлявую лодыжку, извечный проводник насморков, грип- пов, катаров дыхательных путей и двухсторонних пневмоний - когда обнаружил, что его ладони холоднее ее ноги. По инерции он сделал несколько оглаживающих движений, затем осторожно опустил ногу. "Да ведь я же знал это, - подумал он вдруг, я же знал это, еще когда стоял перед ними, знал что здесь есть какой-то подвох, что детям ничего не грозит, никакие катары и воспаления легких, толь- ко мне не хотелось этого, а хотелось спасать, вырывать из когтей, исполнять долг, и опять меня обвели вокруг пальца, я не знаю, как они это делают, но меня опять обвели вокруг пальца, и я опять ду- рак дураком, второй раз в этот день..." - Забери свою ногу, - сказал он Ирме. Ирма забрала ногу и спросила: - Мы куда - в санаторий едем? - Да, - ответил Виктор и посмотрел на Голема - не заметил ли - 59 - ................................................................. тот его позора. Голем невозмутимо следил за дорогой, грузно расп- лывшись на водительском сидении, седой, неряшливый, сутулый и всезнающий. - А зачем? - Спросила Ирма. - Переоденешься в сухое и ляжешь в постель, - сказал Виктор. - Вот еще! - Сказала Ирма. Что это ты придумал? - Ладно, ладно... - Пробормотал Виктор. - Дам тебе книжку, и будешь читать. Действительно, на кой черт я ее туда везу? - Подумал он. - Ди- ана... Ну это мы посмотрим. Никаких выпивок, и вобще ничего тако- го, но как я ее повезу обратно? А, черт, возьму чью попало машину и отвезу... Хорошо бы сейчас чего-нибудь глотнуть. - Голем... - Начал было он, но спохватился. Дьявол, нельзя, неудобно. - Да? - Сказал Голем не оборачиваясь. - Ничего, ничего, - вздохнул Виктор, уставясь на горлышко фля- ги, торчащее из кармана Големова плаща. - Ирма, - сказал он утом- ленно. - Что вы там делали на этом перекрестке? - Мы думали туман, - ответила Ирма. - Что? - Думали туман, - повторила Ирма. - Про туман, - поправил Виктор. - Или о тумане. - Зачем это - про туман? - Сказала Ирма. - Думать - непереходный глагол, - объяснил Виктор. - Он требу- ет предлогов. Вы проходили непереходные глаголы? - Это когда как, - сказала Ирма. - Думать туман - это одно, а думать про туман - это совсем другое... И кому это нужно - думать про туман, неизвестно. Виктор вытащил сигарету и закурил. - Погоди, -сказал он. -Думать туман - так не говорят, это нег- рамотно. Есть такие глаголы - непереходные: думать, бегать, хо- дить. Они всегда требуют предлога. Ходить по улице. Думать про... Что-нибудь там... - Думать глупости... - Сказал Голем. - Ну, это исключение, - сказал Виктор, несколько потерявшись. - Быстро ходить, - сказал Голем. - Быстро - это не существительное, - запальчиво сказал Виктор. - Не путайте ребенка, Голем. - Папа, ты не можешь не курить? - Осведомилась Ирма. Кажется, Голем издал какой-то звук, а может быть это мотор чихнул на подъеме. Виктор смял сигарету и растоптал ее каблуком. Они поднимались к санаторию, а сбоку, из степи, навстречу надви- галась плотная белесая стена. - Вот тебе туман, - сказал Виктор. - Можешь его думать. А так- же нюхать, бегать и ходить. Ирма хотела что-то сказать, но Голем перебил ее. - Между прочим, - сказал он, - глагол "думать" выступает, как переходный также и в сложно-пдчиненных предложениях. Например: я думаю, что... И так далее. - Это совсем другое дело, - возразил Виктор. Ему надоело. Ему очень хотелось курить и выпить. Он с вожделением поглядывал на - 60 - ................................................................. горлышко фляги. - Тебе не холодно, Ирма? - Спросил он с надеждой. - Нет. А тебе? - Познабливает, - признался Виктор. - Надо выпить джину, - заметил Голем. - Да, неплохо бы... А у Вас есть? - Есть, - сказал Голем. - Но мы уже почти приехали. Джип вкатил в ворота, и началось то, о чем Виктор как-то не подумал. Первые струи тумана еще только начинали просачиваться через решетку ограды, и видимость была прекрасная. На подъездной дорожке лежало тело в промокшей пижаме, лежало с таким видом, словно пребывало здесь уже много дней и ночей. Голем осторожно объехал его, миновал гипсовую вазу, украшенную незамысловатыми рисунками и соответсвующими надписями, и приткнулся к стаду ма- шин, сгрудившихся перед подъездом правого крыла. Ирма распахнула дверцу, и сейчас же испитая морда высунулась из окна ближайшей машины и проблеяла: "Деточка, хочешь, я тебе отдамся?" Виктор, обмирая, полез наружу. Ирма с любопытством озиралась. Виктор крепко взял ее за руку и повел к подъезду. На ступеньках сидели под дождем обнявшись, две девки в белье и кличными голосами пели про жестокого аптекаря - не отпускает героин. Узрев Виктора, они замолчали, но когда он проходил мимо, одна из них попыталась ух- ватить его за брюки. Виктор втолкнул Ирму в вестибюль. Здесь было темно, окна занавешаны, воняло табачным дымом и какой-то кисляти- ной, трещал проекционный аппарат, и на белой стене прыгали пор- нографические изображения. Виктор, стиснув зубы, шагал по чьим-то ногам, волоча за собой спотыкающуюся Ирму. Вслед неслась сердитая нецензурщина. Они выбрались из вестибюля, и Виктор пошел шагать через три ступеньки по ковровой лестнице. Ирма помалкивала, и он не рисковал взглянуть на нее. На лестничной площадке его уже ждал с распростертыми объятиями синий и раздутый член парламента Рос- шепер Кант. "Виктуар! - Просипел он. - Др-руг! - Тут он заметил Ирму и пришел в восторг: Виктуар! И ты тоже!... На малолетних ма- лолеточек!... - Виктор зажмурился, крепко наступил ему на ногу и толкнул в грудь - Росшепер повалился спиной, опрокинув урну. Об- ливаясь потом, Виктор зашагал по коридору. Ирма неслышными прыж- ками неслась рядом. Он ткнул в дверь Дианы - дверь была заперта, ключа не было. Он бешенно застучал, и Диана немедленно откликну- лась: "Пошел к чертовой матери! - Заорала она яростно. - Импотент вонючий! Гавнюк, дерьмо собачье!" "Диана!" - Рявкнул Виктор. - Диана замолчала, и дверь распахнулась. Она стояла на пороге с им- портным зонтиком наготове. Виктор отпихнул ее, втолкнул Ирму в комнату и захлопнул за собой дверь. - А, это ты, - сказала Диана. - Я думала, опять Росшепер. - От нее пахло спиртным. - Господи! - Сказала она. - Кого ты привел? - Это моя дочь, - с трудом сказал Виктор. - Ее зовут Ирма. Ир- ма, это Диана. Он смотрел на Диану в упор, с отчаянием и надеждой. Слава бо- гу, кажется, она не пьяна. Или сразу протрезвела. - Ты с ума сошел, - сказала она тихо. - Она промокла, - проговорил он. - Переодень ее в сухое, уложи - 61 - ................................................................. в постель... И вообще... - Я не лягу, - заявила Ирма. - Ирма, - сказал Виктор. - Изволь слушаться, а то я сейчас ко- гонибудь выпорю... - Кое-кого здесь надо бы выпороть, - сказала Диана безнадежно. - Диана, - сказал Виктор. - Я тебе помогу. - Ладно, - сказала Диана. - Иди к себе. Разберемся. Виктор с огромным облегчением вышел. Он отправился прямо в свою комнату, но и там не было покоя. Ему пришлось предварительно вышвырнуть в коридор разнежившуюся, совершенно незнакомую парочку и испачканное белье. Потом он закурил, запер дверь повалился на голый матрас и стал думать, что он натворил. . - 62 - ................................................................. 7. Глава седьмая На другой день Виктор проснулся поздно, пора было обедать го- лова побаливала, но настроение оказалось неожиданно хорошим. Вчера вечером, прикончив пачку сигарет, он спустился вниз, от- крыл дамской шпилькой чью-то машину, вывел Ирму через служебный вход и отвез ее к матери. Вначале они ехали молча. Он корчился от неприятнейших переживаний, а Ирма сидела рядом, чистенькая, оп- рятная, причесанная по последней моде - никаких косичек - и ка- жется даже с накрашенными губами. Ему очень хотелось завязать разговор, но начинать надо было с признания своей беспросветной глупости, а это казалось ему непедагогично. Кончилось все тем, что Ирма вдруг ни с того, ни сего разрешила ему курить (при условии, если все окна будут открыты) и принялась рассказывать, как ей было интересно, как это похоже на то, что она читала раньше , но не очень верила; какой он молодец, что ус- троил ей это неожиданное и в высшей степени поучительное приклю- чение, что он вообще довольно хороший, и не разводит скуку и не болтает глупостей, что Диана - "Почти наша", всех ненавидит, но жалко вот, что у нее мало знаний, и слишком уж она любит выпить, но это, в конце концов не страшно, ты тоже любишь выпить а ребя- там ты понравился, потому что говорил честно, не притворяясь, что ты какой-то хранитель высшего знания, и правильно, потому, что никакой ты не хранитель, и даже Бол-Кунац сказал, что в городе ты - единственный стоящий человек, если не считать, конечно, доктора Голема, но Голем, собственно, к городу не имеет никакого отноше- ния и потом он не писатель, не выражает идеологии, а как ты счи- таешь, нужна идеология или лучше без нее, сейчас многие полагают, что будущее за деидеологизацией... Получился прекрасный разговор, собеседники были полны уважения друг к другу, и, вернувшись в гостиницу (автомобиль он загнал в какой-то захламленный двор), Виктор уже считал, что быть отцом - не такое уж неблагодарное занятие, особенно если разбираешься в жизни и умеешь использовать даже теневые ее стороны в воспита- тельных целях. По этому поводу он выпил с Тэдди, который тоже был отцоми тоже интересовался воспитанием ибо его первенцу было че- тырнадцать лет - тяжелый переломный возраст - ты, еще со своей наплачешься... То есть что его первому внуку было четырнадцать лет, а воспитанием сына он не занимался, потому, что сын свое детство провел в немецком концлагере. Детей бить нельзя, утверж- дал Тэдди. Их и без тебя будут всю жизнь колотить кому не лень, а если тебе хочется его ударить, дай лучше по морде самому себе, это будет полезней. После какой-то рюмки, однако, Виктор вспомнил, что Ирма ни словом не обмолвилась о его диком поведении у перекрестка, и при- шел к выводу, что девчонка хитра и что вообще прибегать каждый раз к помощи любовницы, когда не знаешь, как выбраться из тяжело- го положения, в которое сам же себя и загнал - по меньшей мере нечестно. Эти соображения огорчили его, но тут пришел доктор Р. Квадрига и заказал свою обычную бутылку рома, они выпили эту бу- - 63 - ................................................................. тылку, после чего Виктору все опять стало представляться в радуж- ном свете, потому что стало ясно, что Ирма попросту не хотела огорчать его, а это значит, что она уважает отца, и, может быть, даже любит... Потом пришел еще кто-то и заказал еще что-то. По- том, вероятно, Виктор отправился спать... Правда, сохранилось еще одно воспоминание: кафельный пол, залитый водой - но что это был за пол и что это была за вода, вспомнить было невозможно. И не надо... Приведя себя в порядок, Виктор спустился вниз, взял у портье свежие газеты и поговорил с ним о проклятой погоде. - Как я вчера? - Спросил он небрежно. - Ничего? - В общем ничего, - сказал портье вежливо. - Счет Вам Тэдди передаст. - Ага, - сказал Виктор, и, решив ничего не уточнять, пошел в ресторан. Ему показалось, что торшеров в зале поубавилось. Черт возьми, испугался он. Тэдди еще не было. Виктор поклонился молодому чело- веку в очках и его спутнику, сел за свой столик и развернул газе- ту. В мире все обстояло по прежнему. Одна страна задерживалатор- говые суда другой страны, и эта другая страна посылала ноты протеста. Страны, которые нравились господину президенту, вели справедливые войны во имя своих наций и демократий. Страны, кото- рые господину президенту почему-либо не нравились, вели войны захватнические и даже, собственно, не войны вели, а попросту про- изводили бандитские злодейские нападения. Сам господин президент произнес двухчасовую речь о необходимости раз и навсегда покон- чить с коррупцией и благополучно перенес операцию удаления минда- лин. Знакомый критик - большая сволочь - восхвалял новую книгу Рец-Тусова, и это было загадочно, потому что книга получилась хо- рошая... Подошел официант, новый какой-то, незнакомый, дружелюбно посо- ветовал взять устриц, принял заказ, помахал салфеткой по столику и удалился. Виктор отложил газеты, закурил и, расположившись поу- добнее, стал думать о работе... После хорошей выпивки ему всегда с удовольствием думалось о работе. Хорошо бы написать оптимисти- ческую веселую повесть... О том, как живет на свете человек, лю- бит свое дело, не дурак, любит своих друзей, и друзья его ценят, и о том, как ему хорошо - славный такой парень, чудаковатый, ост- ряк... Сюжета нет. А раз нет сюжета, значит скучно; и вообще, ес- ли писать такую повесть, то надо разобраться, почему же этому хо- рошему человеку хорошо, и неизбежно придешь к выводу, что ему хорошо только потому, что у него любимая работа, а на все осталь- ное ему наплевать. И тогда какой же он хороший человек, если ему на все наплевать, кроме любимой работы?... Можно, конечно, напи- сать про хорошего человека, смысл жизни которого состоит в любви к ближнему, и ему потому хорошо, что он любит ближних и любит свое дело, но о таком человеке уже писали пару тысяч лет назад господа Лука, Матфей, Иоанн и еще кто-то - всего четверо. Вообще- то их было гораздо больше, но только эти четверо писали в соот- ветствии, остальные были лишены, кто национального самосознания, кто права переписки... А человек, о котором они писали, был, к - 64 - ................................................................. сожалению полоумный... А вообще интересно было бы написать, как Христос приходит на землю сегодня, не так, как писал Достоевский, а так как писали эти Лука и компания... Христос приходит в гене- ральный штаб и предлагает: любите, мол, ближнего. А там, конечно, сидит какой-нибудь юдофоб... - Вы разрешите, господин Банев? - Пророкотал над ним приятный мужской голос. Это был господин бургомистр собственной персоной. Не тот апоп- лексически-багровый, хрюкающий от нездорового удовольствия боров на обширном ложе господина Росшепера, а элегантно-округлый, иде- ально выбритый и безукоризненно одетый представительный мужчина со скромной орденской ленточкой в петлице и со щитком легиона свободы на левом плече. - Прошу, - сказал Виктор без всякой радости. Господин бургомистр сел, огляделся и сложил руки на столе. - Я постараюсь не обременять Вас долго своим присутствием, господин Банев, - сказал он. - И попытаюсь не портить Вам трапе- зу, однако же вопрос, с которым я намерен к Вам обратиться, наз- рел уже достаточно для того, чтобы все мы, и большие, и малые, кому дороги честь и благополучие нашего города, были готовы отло- жить наши дела для его скорейшего и эффективнейшего решения. - Я Вас слушаю, - сказал Виктор. - Мы встречаемся с Вами здесь, господин Банев, в обстановке скорее неофициальной, ибо, и, сознавая вашу занятость, не рискую обеспокоить Вас в часы Вашей работы, особенно принимая во внима- ние специфику оной. Однакоже я обращаюсь к Вам сейчас, как лицо официальное - и от своего имени лично, и от муниципалитета в це- лом... Официант принес устрицы и бутылку белого вина. Бургомистр под- нятием пальца остановил его. - Друг мой, - сказал он. - Пол-порции китчиганской осетрины и рюмку мятной. Осетрину без соуса... Итак, я продолжаю, - сказал он, снова оборотившись к Виктору. - Боюсь, правда, что наш разго- вор трудно будет счесть застольной беседой, ибо речь пойдет о ве- щах и обстоятельствах не только печальных, но, я бы сказал не ап- петитных. Я намеревался поговорить с Вами о так называемых мокрецах, об этой злокачественной опухоли, которая вот уже не первый год разъедает нашу несчастную округу. - Да-да, - сказал Виктор. Ему стало интересно. Бургомистр произнес негромкую, хорошо продуманную и стилисти- чески совершенную речь. Он рассказал о том, как двадцать лет на- зад, сразу после оккупации, в лошадиной лощине был создан лепро- зорий, карантийный лагерь для лиц, страдающих так называемой желтой проказой или очковой болезнью. Собственно говоря, болезнь эта, как хорошо известно господину Баневу, появилась в нашей стране еще в незапамятные времена, причем, как показывают специ- альные исследования, особенно часто она почему-то поражала жите- лей именно нашей округи. Однако только благодаря усилиям господи- на президента на эту болезнь было обращено внимание самое серьезное, и лишь по его личному указанию несчастные, лишенные медицинского ухода, разбросанные ранее по всей стране, подверга- - 65 - ................................................................. лись зачастую несправедливым гонениям со стороны остальных слоев населения, а со стороны оккупантов - даже прямому истреблению, эти несчастные были, наконец, свезены в одно место и получили возможность сносного существования, приличествующего их положе- нию. Все это не вызывает никаких возражений, и упомянутые меры могут только приветствоваться. Однако, как это иногда у нас быва- ет, самые лучшие и благородные начинания обернулись против нас. Не будем сейчас искать виновных. Не будем заниматься расследова- нием деятельности господина Голема, деятельности, возможно, само- отверженной, но однако же, чреватой, как теперь выяснилось, самы- ми неприятными последствиями. Не будем также заниматься преждевременным критиканством, хотя позиция некоторых, достаточно высоких инстанций, упорно игнорирующих наши протесты, представля- ется лично нам загадочной. Перейдем к фактам. Бургомистр выпил рюмку мятной, вкусно закусил осетриной, и голос его сделался еще более бархатистым - совершенно невозможно было представить себе, что он ставит на людей капканы. Он многословно выразил желание не задерживать внимание господина Банева на овладевших городом слу- хах, каковые слухи, он должен прямо признаться, есть результат недостаточно точного и единодушного исполнения всеми уровнями ад- министрации предначертаний господина президента: мы имеем в виду чрезвычайно распространенное мнение о роковой роли так называемых мокрецов в резком изменении климата, об их ответственности за увеличение числа выкидышей и процента бесплодных браков, за гоме- рический уход некоторых домашних животных и за появление особой разновидности домашнего клопа - а именно - клопа крылатого... - Господин бургомистр, - сказал со вздохом Виктор. - Должен Вам признаться, что мне крайне трудно следить за Вашими длинными периодами. Давайте говорить просто, как добрые сыновья нации. Да- вайте не будем говорить, о чем мы не будем говорить, и будем- о чем будем. Бургомистр окинул его быстрым взглядом, что-то расчитал, что-то сопоставил, но, наверное, все шло в ход - и то, что Виктор пьянствовал с Росшепером, и то, что он вообще пьянствовал, шумно, на всю страну, и то, что Ирма - вундеркинд, и то, что есть на свете Диана, и еще, наверное, многое что - так что лоску у госпо- дина бургомистра на глазах поубавилось, и он крикнул подать себе коньяку. Виктор тоже крикнул подать себе рюмку коньяку. Бурго- мистр хохотнул, оглядел опустевший зал, легончко ударил кулаком по столу и сказал: - Ладно, что нам вилять, в самом деле. Жить в городе стало не- возможно, скажите спасибо Вашему Голему, кстати, Вы знаете, что Голем - скрытый коммунист?... Да, да, уверяю Вас, есть матери- ал... Он на ниточке висит, Ваш Голем... Так вот я и говорю: детей развращают на глазах. Эти заразы просочились в школу и испортили ребятишек начисто... Избиратели недовольны, некоторые город поки- дают, идет брожение, того и гляди начнутся самосуды. Окружная ад- министрация бездействует, вот такая ситуация. - Он осушил рюмку. - Должен Вам сказать, так я ненавижу эту мразь - зубами бы рвал, да стошнит. Вы не поверите, господин Банев, дошел до того, что капканы на них ставлю... Ну, развратили детей, ладно. Дети есть - 66 - ................................................................. дети, их сколько не развращай - им все мало. Но Вы войдите в мое положение. Дожди эти все-таки их рук дело, не знаю, как это у них получается, но это так. Построили санаторий, целебные воды, рос- кошный климат, деньги греби лопатой. Сюда из столицы ездили, и чем все кончилось? Дождь, туманы, клиенты в насморке, дальше - больше, приезжает сюда известный физик... Забыл его фамилию, ну, да вы, наверное знаете... Прожил две недели - готово: очковая бо- лезнь, в лепрозорий его. Хорошенькая реклама для санатория! Потом еще случай, потом еще, и все - как ножом клиентов отрезало. Рес- торан горит, отель горит, санаторий едва дышит - слава богу, на- шелся дурак - тренер, привез сюда своих "братьев по разуму": Тре- нирует команду - экстра для игры в дождливых странах... Ну и господин Росшепер, конечно, помогает в какой-то степени... Вы мне сочувствуете? Пробовал договориться с этим Големом - как об стен- ку горох, красный есть красный. Писал наверх - никаких результа- тов. Писал выше - ничего. Еще выше - отвечают, что приняли к све- дению и дали ход вниз по инстанции... Ненавижу их, но переломил себя, поехал в лепрозорий сам. Пропустили. Просил, доказывал... До чего же гадкие типы! Моргают на тебя облезлыми своими глазами, как на воробья какого - нибудь, словно тебя здесь нет... - Он наклонился к Виктору и прошептал: - бунта боюсь, кровь прольется. Вы мне сочувствуете? - Да, - сказал Виктор. - А причем здесь я? Бургомистр откинулся на спинку кресла, достал из аллюминиевого футляра початую сигарету - закурил. - В моем положении, - сказал он, - остается одно: нажимать на все рычаги. Гласность нужна. Муниципалитет составил петицию в де- партамент здравоохранения. Господин Росшепер подписался, Вы, я надеюсь, тоже, но это не бог весть что. Гласность нужна! Хорошая статья нужна, в столичной газете, подписанная известным именем. Вашим именем, господин Банев. А материал животрепещущий - как раз для такого трибуна, как Вы. Очень прошу. И от себя лично, и от муниципалитета, и от несчастных родителей... Добиться, чтобы леп- розорий убрали отсюда к чертовой бабушке. Куда угодно, но чтобы духу здесь мокрецкого не было, заразы этой. Вот что я Вам имел сказать. - Да-да, понимаю, - сказал Виктор медленно. - Очень хорошо Вас понимаю. Хоть ты и скотина, думал он, хоть ты и боров, но понять тебя можно. Но что же сделалось с мокрецами? Были тихие, согбенные, крались сторонкой, ничего о них такого не говорили, а говорили, будто воняет от них, будто заразные, будто здорово делают игрушки и вообще разные штуки из дерева... Мать Фреда говорила, помнится, что у них дурной глаз, что молоко от них киснет, и что накликают нам они войну, мор и голод... А теперь сидят они за колючей про- волокой, и что же они там делают? Ох, много они что-то делают. И погоду они делают, и детей они переманивают (зачем?), и кошек они вывели (тоже - зачем), и клопы у них залетали... - Вы, наверное, думаете, что мы сидим сложа руки, - сказал бургомистр. - Ни в коем случае. Но что мы можем? Готовлю я про- цесс против Голема. Господин санитарный инспектор Павор Сумман - 67 - ................................................................. согласен быть консультантом. Будем упирать на то, что вопрос об инфекционности болезни еще не решен, а Голем, как скрытый комму- нист этим пользуется. Это одно. Далее, пытаемся отвечать террором на террор. Городской легион, наша гордость, ребята подобрались здоровые, орлы... Но это как-то не то. Указаний сверху не посту- пает... Полиция в ложном положении оказывается... И вообще... Так что препятствуем, как можем. Задерживаем грузы, которые идут к ним, частные, конечно, не продовольствие там, и не постельное белье, а вот книги всякие, они их много выписывают. Вот сегодня задержали грузовик, и как-то легче на душе. Но это все мелочи, от тоски, а надо бы радикальное... - Так, - сказал Виктор. - Орлы, значит, золотые. Как его там... Фламенда?... Ну, этот, племянничек... - Фламин Ювента, - сказал бургомистр. - Так точно - мой замес- титель по легиону, орел! Вы его уже знаете? - Знаю немного, - сказал Виктор. - А книги-то зачем задержива- ете? - Ну как зачем... Глупость это, конечно, но все мы люди, все мы человеки - накипает все-таки. И потом... - Бургомистр стыдливо заулыбался. - Чепуха, конечно, но ходят слухи, будто без книг они не могут... Как нормальные люди без еды и прочего. Наступило молчание. Виктор без аппетита ковырял бифштекс и размышлял. Я мало знаю о мокрецах, и то, что я знаю, не вызывает у меня к ним никаких симпатий. Может быть, дело в том, что не очень-то люблю я их с детства. Но уж бургомистра и его банду я знаю хорошо - жир и сало нации, президентские холуи, черносотен- цы... Нет, раз вы против мокрецов, значит, в мокрецах что-то есть... С другой стороны, статью написать можно, даже самую раз- нузданную, все равно никто не рискнет меня напечатать, а бурго- мистр был бы доволен, и получил бы я с него клок шерсти, и мог бы жить здесь припеваючи... Кто из настоящих писателей может похвас- таться, что живет припеваючи? Можно было бы здесь устроиться, по- лучить синекуру, заделаться каким-нибудь инспектором муниципали- тета по городским пляжам и писать на здоровьице... Про то, как хорошо жить хорошему человеку, который увлечен любимым делом... И выступать на эту тему перед вундеркиндами... Э, все дело в том, чтобы научиться утираться. Плюнут тебе в морду, а ты и утрись. Сначала со стыдом утерся, потом с недоумением, а там, глядишь, начнешь утираться с достоинством и даже получать от этого процес- са удовольствие... - Мы, конечно, ни в какой мере вас не торопим, - сказал бурго- мистр. - Вы человек занятой и так далее. Что-нибудь в пределах недельки, а? Материалы все мы Вам представим, можем предоставить этакую схемку, планчик, по которому было бы желательно. . А Вы коснетесь опытной рукой и все заиграет. И подписались бы под статьей три выдающихся сына нашего города - член парламента Рос- шепер Кант, знаменитый писатель Банев и государственный лауреат доктор Рем Квадрига... Здорово работает, подумал Виктор. Вот у нас, у левых, такой настойчивости и в заводе нет. Тянули бы бодягу, ходили бы вокруг да около - не оскорбить бы человека, не оказать бы на него излиш- - 68 - ................................................................. него нажима, что бы, упаси бог, не заподозрили бы в своекорыстных целях... Выдающиеся сыновья!... И ведь совершенно уверен, подлец, что статью я напишу и подпишу, что деваться мне некуда, что при- дется опальному Баневу поднять лапки и в поте лица отрабатывать свое безмятежное пребывание в родном городе... Вот и насчет схем- ки ввернул... Знаем мы, что это за схемка и какая это должна быть схемка, чтобы забрызганного президентскими слюнями Банева и сей- час напечатали. Да-а, господин Банев... Коньячок любишь, девочек любишь, миноги маринованные с луком любишь, так люби и саночки возить... Я обдумаю ваше предложение, - сказал он, улыбаясь. - Замысел представляется мне достаточно интересным, но осуществление потре- бует некоторого натяжения совести. Вы ведь знаете, мы, писатели, народ неподкупный, действуем исключительно по велению совести. - Он безобразно, похабно подмигнул бургомистру. Бургомистр гоготнул. - А как же! "Совесть нации, точное зеркало" И прочее... Помню, как же... - Он наклонился к Виктору снова с видом заговорщика. - Прошу вас завтра ко мне, - пророкотал он. - Исключительно свои подберутся, только чур без жен, а? - Вот здесь, - сказал Виктор, вставая, - я вынужден прямо и решительно отклонить ваше предложение. Меня ждут дела. - Он опять похабно подмигнул. - Санаторий. Они расстались почти приятелями. Писатель Банев был зачислен в состав городской элиты, и чтобы привести в порядок потрясенные такой честью нервы, ему пришлось вылакать фужер коньяку, едва спина господина бургомистра скрылась за дверью. Можно, конечно, уехать отсюда к чертовой матери, думал он. За границу меня не вы- пустят, да и не хочу я за границу, чего мне там делать - везде одно и то же. Но и у нас в стране найдется десяток мест, где мож- но укрыться и отсидеться. Он представил себе солнечный край, бу- ковые рощи, пьянящий воздух, молчаливых фермеров, запахи молока и меда... И навоза... И как воняет отхожее место, и скучища, каждый день скучища... Древние телевизоры и местная интеллигенция: шуст- рый поп - бабник и сильно пьющий самогон учитель... А в общем, что там говорить, есть куда ехать. Но везде ведь им только и на- до... Чтобы я уехал, чтобы скрылся с глаз долой, забился в нору, и причем сам, без принуждения, потому что ссылать меня - хлопот- но, шум пойдет, разговоры... Вот ведь в чем вся беда: они будут очень довольны - уехал, заткнулся, забыл, перестал бренчать... Виктор расплатился, поднялся к себе в номер, надел плащ и вы- шел на улицу. Ему вдруг очень захотелось повидать Ирму, погово- рить с ней о прогрессе, разъяснить ей, почему он так много пьет, (А действительно, почему я так много пью?), и может быть, Бол- Кунац окажется там, а уж Лолы наверняка не будет... Улицы были мокрые, сырые, пустые, в полисадниках тихо гибли яблони: от сы- рости. Виктор впервые обратил внимание на то, что некоторые дома заколочены. Городок все-таки сильно переменился - покосились за- боры, под карнизами выросла белая плесень, вылиняли краски, а на улицах безраздельно царил дождь. Дождь падал просто так, дождь сеялся с крыш мелкой водяной пылью, дождь собирался на сквозняках - 69 - ................................................................. в белые туманные столбы, волочащиеся от стены к стене, дождь с гудением хлестал из ржавых водосточных труб, дождь разливался по мостовой и бежал по промытым между булыжниками руслам. Черно-се- рые тучи медленно ползли над самыми крышами. Человек был незван- ным гостем на улицах, и дождь его не жаловал. Виктор вышел на городскую площадь и увидел людей. Они стояли под навесом на крыльце полицейского управления - двое полицейских в форменных плащах и маленький чумазый парнишка в промасленном комбинезоне. Перед крыльцом - левыми колесами на тротуаре - гро- моздился автофургон с брезентовым верхом. Один из полицейских был полицмейстер, выпятив могучую челюсть, он глядел в сторону, а парнишка, отчаянно жестикулируя, что-то доказывал ему плаксивым голосом. Другой полицейский тоже молчал с недовольным видом и со- сал сигарету. Виктор приближался к ним, и шагов за двадцать до крыльца ему стало слышно, что говорит парень. Парень кричал: - А я-то здесь причем? Правил я не нарушал? Не нарушал. Бума- ги? Бумаги у меня в порядке? В порядке. Груз правильный, вот нак- ладная. Да что я, в первый раз здесь езжу, что ли? Полицмейстер заметил Виктора, и лицо его приняло чрезвычайно неприязненное выражение. Он отвернулся и, словно бы не видя пар- нишки, сказал: - Значит, здесь будешь стоять. Смотри, чтобы все было в поряд- ке. В кабину не залезай, а то все растащут. И никого к машине не подпускай. Понял? - Понял, - сказал полицейский. Он был очень недоволен. Начальник полиции спустился с крыльца, сел в свой автомобиль и уехал. Чумазый шоферишка со злостью плюнул и возвал к Виктору: - Ну, вот хоть вы скажите, виноват я или нет? Виктор приостановился и парня это воодушевило. - Еду нормально. Везу книги в спецзону. Тыщи раз возил. Те- перь, значит, останавливают, приказывают ехать в полицию. За что? Правил я не нарушал? Не нарушал. Бумаги в порядке? В порядке, вот накладная. Лицензию отобрали, чтобы не сбежал. А куда мне бежать? - Хватит тебе орать, - сказал полицейский. Парень живо к нему обернулся. - Так что я сделал? Скажите, я скорость превышал? Не превышал. С меня же за простой вычтут. И документ вот отобрали... - Разберутся, - сказал полицейский. - Чего ты, в самом деле, растраиваешься? Пойдем вон в трактир, твое дело маленькое. - Э-эх, начальнички-и! - Вскрикнул парень, с размаху напяливая на всклоченную голову картуз. Нигде правды нету! Налево ездишь - задержиают, направо ездишь - опять задерживают, - он спустился с крыльца, но остановился и сказал полицейскому просительно: - - Может, штраф возьмете, или как нибудь? - Иди-иди, - проговорил полицейский. - Так мне же премию обещали дать за срочность! Всю ночь гнал. - Иди, говорю! - Сказал полицейский. Парень снова плюнул, подошел к своему фургону, два раза лягнул по переднему скату, потом вдруг ссутулился и, сунув руки в карма- ны, почесал через площадь. - 70 - ................................................................. Полицейский посмотрел на Виктора, посмотрел на грузовик, пос- мотрел на небо, сигарета у него погасла, он выплюнул окурок, и, на ходу отгибая капюшон, ушел в управление. Виктор постоял немного, затем медленно двинулся вокруг грузо- вика. Грузовик был здоровенный, мощный, раньше на таких возили мотопехоту. Виктор огляделся. В нескольких метрах перед грузови- ком, свернув на бок пердние колеса, стоял и мокнул под дождем по- лицейский "Харлей", а больше машин поблизости не было. Догнать они меня догонят, подумал Виктор, но хрен они меня остановят. Ему стало весело. А какого черта, подумал он: известный писатель Ба- нев, снова напившись пьян, угнал в целях развлечения чужую маши- ну, к счастью обошлось без жертв... Он понимал, что все обстоит не так просто, что не он будет первый, кто доставляет властям благовидный предлог упрятать беспокойного человека в кутузку, но не хотелось раздумывать, хотелось повиноваться импульсу. В край- нем случае, напишу гаду статью, подумал он. Он быстро открыл дверцу и сел за руль. Ключа не было, пришлось оборвать провода зажигания и соединить их накоротко. Когда мотор уже завелся, Виктор прежде чем захлопнуть дверцу, поглядел назад, на крыльцо управления. Там стоял давешний полицейский все с тем же недовольным выражением на лице и с сигаретой на губе. Заметно было, что он все видит, но ничего не понимает. Виктор захлопнул дверцу, аккуратно съехал на мостовую, перек- лючил скорость и рванулся в ближайший проезд. Было очень хорошо гнать по пустым, по заведомо пустым улицам, подымая колесами во- допады луж, ворочать тяжелый руль, наваливаясь всем телом - мимо консервного завода, мимо парка, мимо стадиона, где "братья по ра- зуму", словно мокрые механизмы, все пинали и пинали свои мячи, и дальше, по шоссе, по рытвинам, подпрыгивая на сидении и слыша, как сзади в кузове каждый раз тяжело ухает плохо закрепленный груз. В зеркальце заднего вида погоня не обнаруживалась, да и вряд ли можно было ее заметить так скоро за таким дождем. Виктор чувствовал себя молодым, очень кому-то нужным и даже пьяным. С крыши кабины ему подмигивали красотки, вырезанные из журналов, в "бардачке" он нашел пачку сигарет, и ему было так хорошо, что он чуть не проскочил перекресток, но вовремя притормозил и свернул по стрелке указателя "лепрозорий - 6 км". Здесь он чувствовал се- бя первооткрывателем, потому что ни разу не ездил и не ходил по этой дороге. А дорога оказалась хорошая, не в пример муниципаль- ному шоссе - сначала очень ровный ухоженный асфальт, а потом даже бетонка, и когда он увидел бетонку, он сразу вспомнил про прово- локу и солдат, а еще через пять минут он все это увидел. Проволочная ограда в один ряд тянулась в обе стороны от бетон- ки и проподала за дождем. Дорогу перегораживали высокие ворота с караульной будкой, дверь будки была распахнута и на пороге уже стоял солдат в каске, сапогах и плащ-палатке, из под которой вы- совывался ствол автомата. "Еще никогда я не был в лагерях, - про- пел Виктор, - но не говорите: слава богу..." Еще один солдат, без каски, глядел в окошечко. Виктор сбросил газ и затормозил перед самыми воротами. Солдат вышел из будки и подошел к нему - моло- денький такой, веснушчатый солдатик, всего лет восемнадцати. - 71 - ................................................................. - Здравствуйте, - сказал он. - Что это вы так припоздали? - Да, вот, обстоятельства, - сказал Виктор, дивясь такому ли- берализму. Солдатик оглядел его и вдруг подобрался. - Ваши документы, - сказал он сухо. - Какие там документы, - сказал Виктор весело. - Я же говорю - обстоятельства! Солдат поджал губы. - Вы что привезли? - Спросил он. - Книги, - сказал Виктор. - А пропуск есть? - Конечно, нет! - Ага, - сказал солдат и лицо его прояснилось. - То-то я гля- жу... Тогда подождите. Тогда подождать Вам придется. - Имейте в виду, - сказал Виктор, подняв указательный палец. - За мной может быть погоня. - Ничего, я быстро, - сказал солдат, и придерживая на груди автомат, затопал сапогами к караулке. Виктор вылез из кабины и, стоя на подножке, поглядел назад. Ничего не было видно за дождем. Тогда он вернулся за руль и заку- рил. Было довольно темно. Впереди, за проволокой и за воротами тоже крутился туман, угадывались какие-то темные сооружения - то ли дома, то ли бараки, разобрать что-либо определенное было не- возможно. Неужели не пригласят посмотреть? - Подумал Виктор. Свинство будет, если не пригласят. Можно, правда, попытаться к Голему, он сейчас где-нибудь здесь... Так и сделаю, подумал он. Зря я, что ли геройствовал... Солдатик снова вышел из караулки, а за ним старый знакомец, высокий прыщавый мальчик - нигилист в одних трусах, очень сейчас веселый и без всяких следов всемирной тоски. Обогнав солдата, он вспрыгнул на подножку, заглянул в кабину, узнал, ахнул, засмеял- ся. - Здравствуйте, господин Банев! Это вы? Вот здорово... Вы ведь книги привезли? А мы ждем - ждем... - Ну, что, все в порядке? - Спросил подошедший солдатик. - Да, это наша машина. - Тогда загоняйте, - сказал солдатик. - А вам, сударь, придет- ся выйти и подождать. - Я хотел бы повидать доктора Голема, - сказал Виктор. - Можно вызвать сюда, - предложил солдатик. - Гм, - сказал Виктор и выразительно поглядел на мальчика. Мальчик виновато развел руками. - У вас пропуска нет, - объяснил он. - А без пропуска они ни- кого не пускают. Мы бы с радостью... Ничего не оставалось делать, пришлось вылезать под дождь. Вик- тор соскочил на дорогу и, подняв капюшон, смотрел, как распахну- лись ворота, грузовик дернулся и рывком заполз за ограду. Потом ворота закрылись. Сквозь шум дождя Виктор некоторое время слышал завывание двигателя и шипение тормозов, потом ничего не стало слышно, кроме шороха и плеска. Вот так так, подумал Виктор. А я? Он ощутил разочарование. Только теперь он понял, что совершал - 72 - ................................................................. свои подвиги небескорыстно, что он надеялся многое увидеть и мно- гое понять... Проникнуть, так сказать, в эпицентр. Ну и черт с вами, подумал он. Он поглядел вдоль бетонки. До перекрестка шесть километров, и от перекрестка до города километров двадцать. Мож- но, конечно, от перекрестка до санатория - два километра. Свиньи неблагодарные... Под дождем... Тут он заметил, что дождь ослабел. И на том спасибо, подумал он. - Так вызвать Вам господина Голема? - Спросил солдат. - Голема? - Виктор оживился. Вообще неплохо бы прогнать старо- го хрыча под дождем взад и вперед, и потом у него машина. И фля- га. - А что же, вызовите. - Это можно, - сказал солдатик. - Вызовем. Только наврядли он выйдет, обязательно скажет, что занят. - Ничего, ничего, - сказал Виктор. - Вы ему скажите, что Банев спрашивает. - Банев? Ладно, скажу. Только он все равно не выйдет. Ну, да мне не трудно. Банев значит... - И солдатик ушел, симпатичный та- кой солдатик, ласковый, сплошные веснушки под каской. Виктор закурил сигарету, и тут раздался треск мотоциклетного двигателя. Из туманной пелены на сумасшедшей скорости выскочил "Харлей" с коляской, подлетел вплотную к воротам и остановился. В седле сидел тот самый полицейский с недовольным лицом и еще один, до глаз закутанный в брезент, сидел в коляске. Сейчас начнется, подумал Виктор, надвигая капюшон поглубже. Но это не помогло. По- лицейский с недовольным лицом слез с мотоцикла, подошел к Виктору и рявкнул: - Где грузовик? - Какой грузовик? - Изумленно спросил Виктор, чтобы выиграть время. - А Вы не прикидывайтесь! - Заорал полицейский. - Я вас видел! Вы под суд пойдете! Угон арестованной машины! - Вы на меня не орите, - возразил Виктор с достоинством. - Что за хамство? Я буду жаловаться. Второй полицейский, разматывая на ходу брезентовые покровы, подошел и спросил: - Тот? - Ясно, тот! - Сказал полицейский с недовольным лицом, извле- кая из карманов наручники. - Но-но-но, сказал Виктор, отступив на шаг. - Это произвол. Как вы смеете? - Не отягчайте вины сопротивлением, - посоветовал второй поли- цейский. - А я ни в чем не виноват, - нагло заявил Виктор и сунул руки в карманы. - Вы меня с кем-то путаете, ребята. - Вы угнали грузовик, - сказал второй полицейский. - Какой грузовик? - Вскричал Виктор. - При чем тут грузовик? Я пришел сюда в гости к господину Голему, главному врачу. Спросите у охраны. При чем здесь какой-то грузовик? - А может быть, не тот? - Усомнился второй полицейский. - Ну как не тот? - Возразил полицейский с недовольным лицом. - 73 - ................................................................. Держа наготове наручники, он надвинулся на Виктора. - А ну, давай руки! - Сказал он деловито. В этот момент дверь караулки хлопнула, и высокий пронзительный голос прокричал: - Прекратить скопление! Виктор и полицейские вздрогнули. На пороге караулки стоял вес- нушчатый солдатик, выставив из-под накидки автомат. - Отойдите от ворот!- Пронзительно крикнул он. - Ты там, потише!- Сказал полицейский с недовольным лицом. - Здесь полиция. - Скопление у ворот спецзоны более одного постороннего челове- ка запрещается! После третьего предупреждения стреляю! Отойдите от ворот. - Давайте, давайте, отходите, - озабоченно сказал Виктор, ти- хонько подталкивая в грудь обоих полицейских. Полицейский с недо- вольным лицом растерянно поглядел на него, отвел руку и шагнул к солдату. - Слушай, парень, что ты, сдурел? - Сказал он. - Этот тип уг- нал грузовик... - Никаких грузовиков! - Протяжно и пронзительно проорал симпа- тичный ласковый солдатик. - Па-аследнее предупреждение! Двоим отойти на сто метров от ворот! - Слушай, Рох, - сказал второй полицейский. - Давай, отойдем, ну их к богу. Никуда он от нас не денется. Полицейский с недовольным лицом, багровый от негодования, отк- рыл было рот, но тут в дверях караулки появился толстый сержант с обкусанным бутербродом в одной руке и со стаканом в другой. - Рядовой Джура, - сказал он, жуя. - Почему не открываете огонь? На веснушчатом лице под каской появилось выражение озверелос- ти. Полицейские бросились к мотоциклу, оседлали его, развернулись и мимо Виктора, принявшего позу регулировщика, ринулись прочь. Багровый полицейский прокричал им что-то неслышное за треском мотора. Отьехав шагов на пятьдесят, они остановились. - Близко, - сказал сержант с неодобрением. - Что же ты смот- ришь? Близко ведь. - Дальше! - Пронзительно завопил солдатик, взмахивая автома- том. Полицейские отьехали дальше, и их стало не видно. - Повадились посторонние толпиться у ворот, - сообщил сержант солдатику, глядя на Виктора. - Ну, ладно, продолжай нести службу. Он вернулся в караулку, а веснушчатый солдатик, понемногу осты- вая, несколько раз прошел взад-вперед перед воротами. Выждав несколько минут, Виктор осторожно осведомился: - Прошу прощения, как там насчет доктора Голема? - Нет его, - буркнул солдатик. - Какая жалость, - сказал Виктор. - Тогда я пойду, пожалуй... Он посмотрел в туман и дождь, где скрывались полицейские. - Как так - пойдете? - Встревоженно сказал солдатик. - А что, нельзя? - Спросил Виктор встревоженно. - Почему нельзя, - сказал солдатик. - Я насчет грузовика. Вы - 74 - ................................................................. уйдете - а грузовик как же? Грузовик от ворот положенно уводить. - А я здесь причем? - Спросил Виктор, тревожась еще больше. - Как так - причем? Вы его привели, вы его... это. Всегда же так, а как же? Черт, подумал Виктор. Куда я его дену?... С расстояния в сто метров доносился треск мотоциклетного мотора, работающего на хо- лостых оборотах. - Вы его в самом деле угнали? - Спросил солдатик с любопытс- твом. - Ну да! Полиция задержала шофера, а я, дурак, решил помочь... - Да-а, - сочувственно протянул солдатик. - Прямо и не знаю, что Вам посоветовать. - А если я сейчас, скажем, пойду себе? - Вкрадчиво спросил Виктор. - Стрелять не будете? - Не знаю, - честно признался солдатик. - Вроде бы не положе- но. Спросить? - Спросите, - сказал Виктор, соображая, успеет ли он удрать за пределы видимости или нет. В эту минуту за воротами раздался гудок. Ворота распахнулись и из зоны медленно выкатился злосчастный автофургон. Он остановился рядом с Виктором. Дверца распахнулась, и Виктор увидел, что за рулем сидит уже не мальчик, как он ожидал, а лысый сутулый мокрец и смотрит на него. Виктор не двинулся с места, и тогда мокрец снял с руля руку в черной перчатке и приглашающе похлопал по си- денью рядом с собой. Соизволили снизойти, горько подумал Виктор. Солдатик радостно сказал: - Ну вот и хорошо, вот все и устроилось, поезжайте с богом. У Виктора мелькнула мысль, что раз уж мокрец намерен сам дос- тавить грузовик в город или куда там еще, словом, намерен сам иметь дело с полицией, то хорошо было бы тут же распрощаться и дунуть прямо через поле в санаторий, в обход засевшего в засаде "Харлея". - Там впереди полиция, - сказал мокрецу Виктор. - Ничего, садитесь, - сказал мокрец. - Дело в том, что я украл этот грузовик из-под ареста. - Я знаю, - терпеливо сказал мокрец. - Садитесь. Момент был упущен. Виктор вьедливо и сердито попрощался с сол- датиком, забрался на сиденье и захлопнул дверцу. Грузовик тронул- ся, и через минуту они увидели "Харлея". "Харлей" Стоял поперек шоссе, оба полицейских стояли рядом и делали жесты - к обочине. Мокрец затормозил, выключил двигатель и, высунувшись из кабины, сказал: - Уберите мотоцикл, вы загородили дорогу. - А ну, к обочине! - Скомандовал полицейский с недовольным ли- цом. - И предьявите документы. - Я еду в полицейское управление, - сказал мокрец. - Может быть, поговорим там? Полицейский несколько растерялся и проворчал что-то вроде "знаем мы вас". Мокрец спокойно ждал. - Ладно, сказал, наконец, полицейский. - Только машину поведу я, а этот пусть перейдет в мотоцикл. - 75 - ................................................................. - Пожалуйста, только если можно, в мотоцикле поеду я, - согла- сился мокрец. - Еще лучше, - проворчал полицейский с недовольным лицом. У него даже лицо просветлело. - Вылезайте. Они поменялись местами. Полицейский, зловеще покосившись на Виктора, принялся ерзать и изгибаться на сиденье, поправляя плащ, а Виктор, косясь на поли- цейского, смотрел, как мокрец еще сильнее сутулясь и косолапя, похожий со спины на огромную тощую обезьяну, идет к мотоциклу и забирается в коляску. Дождь снова хлынул, как из ведра, и поли- цейский включил дворники. Кортеж тронулся. Хотел бы я знать, чем все это кончится, с некоторой томитель- ностью подумал Виктор. Смутную надежду, впрочем, подавало намере- ние мокреца явиться в полицию. Обнаглел мокрец нынешний, обнахалился... Но штраф, во всяком случае, с меня сдерут, этого не миновать. Чтобы полиция, да потеряла случай содрать с человека штраф. А, плевать я хотел, все равно придется уносить отсюда но- ги. Все хорошо. По крайней мере, душу отвел... Он вытащил пачку сигарет, и предложил полицейскому. Полицейский негодующе хрюкнул, но взял. Зажигалка не работала, и пришлось ему еще раз хрюкнуть, когда Виктор поднес ему свою. Вообще его можно понять, этого не- молодого дядьку, лет сорока пяти, наверное, а все ходит в младших полицейских, очевидно, из бывших коллаборационистов: не тех сажал и не ту задницу лизал, да где ему в задницах разбираться - та или не та... Полицейский курил, и вид у него был уже менее недоволь- ный: дела его оборачивались к лучшему. Эх, бутылку бы мне сюда, подумал Виктор. Дал бы ему хлебнуть, рассказал бы ему пару ир- ландских анекдотов, поругал бы начальство, у которого сплошь лю- бимчики верховодят, студентов бы облажал, глядишь - и оттаял бы человек... - Надо же, какой дождь хлещет, - сказал Виктор. Полицейский хрюкнул довольно нейтрально, без озлобления. - А ведь какой раньше здесь был климат, - продолжал Виктор. - Тут его осенило. - И вот, заметьте, у них там в лепрозории дождя нет, а как подъезжает человек к городу, так сразу ливень. - Да уж, - сказал полицейский. - Они там в лепрозории легко устроились. Контакт налаживался. Поговорили о погоде - какая она была и какой, черт побери, стала. Выяснили общих знакомых в городе. По- говорили о столичной жизни, о миниюбках, о язве гомосексуализма, об импортном бренди и контрабандных наркотиках. Естественно, от- метили, что порядка не стало - не то, что до войны, или, скажем, сразу после. Что полицкйский - собачья должность, хоть и пишут в газетах: добрые мол и строгие стражи порядка, незаменимая шестер- ня государственного механизма. А пенсионный возраст увеличивают, пенсии уменьшают, за ранение на посту дают гроши, да еще теперь оружие отобрали - и кто при таких условиях будет лезть из шку- ры... Словом, собственно, обстановка создалась такая, что еще бы пару глотков, и полицейский сказал бы: "Ладно, парень, бог с то- бой. Я тебя не видел, и ты меня не видел". Однако пары глотков не было, а момент для вручения красненькой не успел созреть, так что - 76 - ................................................................. когда грузовик подкатил к подъезду полицейского управления, поли- цейский снова поугрюмел и сухо предложил Виктору следовать за ним и поторапливаться. Мокрец отказался давать показания дежурному и потребовал, что- бы их немедленно провели к начальнику полиции. Дежурный ему отве- тил, что пожалуйста, начальник лично Вас, вероятно, примет, а что касается вот этого господина, то он обвиняется в угоне машины, к начальнику ему идти незачем, а нужно его допросить и составить на него соответсвующий протокол. "Нет, - твердо и спокойно сказал мокрец, - ничего этого не будет, ни на какие вопросы господину Баневу отвечать не придется и никаких протоколов господин Банев подписывать не станет, к чему имеются обстоятельства, касающиеся только господина полицмейстера". Дежурный, которому было безраз- лично, пожал плечами и отправился доложить. Пока он докладывал, появился шоферишка в замасленном комбинезоне, который ничего не знал, и был сильно поддавши, так что сразу принялся кричать о справедливости, невиновности и прочих страшных вещах. Мокрец ос- торожно взял у него накладную, которой тот размахивал, примостил- ся на барьере и подписал ее по всей форме. Шофер от изумления за- молчал и тут Виктора и мокреца пригласили к начальству. Полицмейстер встретил их сурово. На мокреца он глядел с неудовольствием, а на Виктора избегал смотреть вовсе. - Что Вам угодно? - Спросил он. - Разрешите присесть? - Осведомился мокрец. - Да, прошу, - вынужденно сказал полицмейстер после небольшой паузы. Все сели. - Господин полицмейстер, - произнес мокрец. - Я уполномочен выразить Вам протест против вторичного незаконного задержания грузов, адресованных лепрозорию. - Да, я слышал об этом, - сказал полицмейстер. - Водитель был пьян, мы вынуждены были его задержать. Думаю, что в ближайшие дни все разъяснится. - Вы задержали не водителя, а груз, - возразил мокрец. - Одна- ко, это не столь существенно. Благодаря любезности господина Ба- нева груз был доставлен лишь с небольшим опозданием, и Вы должны быть признательны присутствующему здесь господину Баневу, ибо су- щественное опоздание груза по Вашей, господин полицмейстер, вине, могло бы послужить для Вас источником крупных неприятностей. - Это забавно, - сказал полицмейстер. - Я не понимаю, и не же- лаю понимать, о чем идет речь, потому что как должностное лицо я не потерплю угроз. Что же касается господина Банева, то на этот счет существует уголовное законодательство, где такие случаи пре- дусмотрены. - Он явно отказывался смотреть на Виктора. - Я вижу, Вы действительно не понимаете своего положения, - сказал мокрец. - Но я уполномочен довести до вашего сведения, что в случае нового задержания наших грузов вы будете иметь дело с генералом Пфердом. Наступило молчание. Виктор не знал, кто такой генерал Пферд, но зато полицмейстеру это имя было явно знакомо. - По-моему, это угроза, - сказал он неуверенно. - 77 - ................................................................. - Да, - согласился мокрец. - Причем угроза более чем реальная. Полицмейстер порывисто поднялся. Виктор с мокрецом тоже. - Я приму к сведению все, что услышал сегодня, - объявил по- лицмейстер. - Ваш тон, сударь, оставляет желать лучшего, однако я обещаю лицам, уполномочившим Вас, что разберусь и, коль скоро об- наружатся виновные, накажу их. Это в полной мере касается и гос- подина Банева. - Господин Банев, - сказал мокрец. - Если у Вас будут неприят- ности с полицией по поводу этого инцидента, немедленно сообщите господину Голему... До свидания, - сказал он полицмейстеру. - Всего хорошего, - ответствовал тот. .