- 109 - ................................................................. 10. Глава десятая Виктор вернулся в гостиницу на следующий день после завтрака. На пропитание Диана сунула ему в руку берестяной туесок: Росшепе- ру прислали из столичной оранжереи полпуда клубники, и Диана здраво рассудила, что Росшеперу, при всей его аномальной прожор- ливости, с такой массой ягод в одиночку не управиться. Мрачный швейцар отворил перед Виктором дверь, Виктор угостил его клубникой, швейцар взял несколько ягод, положил их в рот, по- жевал, как хлеб и сказал: - Щенок-то мой, оказывается заводилой у них там был. - Ну что уж Вы так, - сказал Виктор. - Он славный парнишка. Умница и воспитан хорошо. - Так уж драл я его! - Сказал швейцар, приободрившись. - Ста- рался... - Он снова помрачнел. - Соседи заедают, - сообщил он. - А я что? Я ж не знал ничего... - Плюньте на соседей, - посоветовал Виктор. - Это же они от зависти. Мальчишка у Вас прелесть. Я, например, очень рад, что моя дочка с ним дружит. - Ха! - Сказал швейцар, вновь приободрившись. - Так может еще породнимся? - А что же, - сказал Виктор. - Очень даже может быть. - Он представил Бол-Кунаца. - Отчего же... Посмеялись по этому поводу, пошутили. - Стрельбы вчера не слыхали? - Спросил швейцар. - Нет, - сказал Виктор. - А что? - А так получилось, - сказал швейцар, - что, значит, когда мы все разошлись, кое-кто, значит, не разошелся, подобрались-таки отчаянные головы, разрезали проволоку и - внутрь. А по ним из пу- леметов. - Сам я не видел, - сказал швейцар. - Люди рассказывают. - Он осторожно огляделся по сторонам, поманил к себе Виктора и сказал ему шепотом на ухо: - Тэдди наш там оказался, подранили его. Но ничего, обошлось. Дома сейчас отлеживается. - Обидно, - пробормотал Виктор, расстроившись. Он угостил клубникой портье, взял ключ и поднялся к себе. Не раздеваясь, набрал номер Тэдди. Сноха Тэдди сообщила, что все в общем ничего, прострелили ему мякоть, лежит на животе, ругается и сосет водку. Сама же она нынче собирается в дом встречи проведать сына. Виктор попросил передать Тэдди привет, пообещал зайти и по- весил трубку. Надо было еще позвонить Лоле, но он представил себе этот разговор, упреки, вскрики, и звонить не стал. Снял плащ, поглядел на клубнику, спустился на кухню и выпросил бутылочку сливок. Когда он вернулся, в номере сидел Павор. - Добрый день, - сказал Павор, ослепительно улыбаясь. Виктор подошел к столу, высыпал клубнику в полоскательницу, залил сливками, засыпал сахарным песком и съел. - Ну, здравствуйте, здравствуйте, - сказал он мрачно. - Что скажете? Смотреть на Павора ему не хотелось. Во-первых, Павор был сво- лочь, а, во-вторых, неприятно, оказывается, смотреть на человека, - 110 - ................................................................. на которого донес. Даже если он и сволочь, даже если ты донес из самых безукоризненных соображений. - Слушайте, Виктор, - сказал Павор. - Я готов извиниться. Мы оба вели себя глупо, но я - в особенности. Это все от служебных неприятностей. Искренне прошу извинения. Мне было бы чертовски неприятно, если бы мы с Вами рассорились из-за такой ерунды. Виктор помешал ложечкой в клубнике со сливками и стал есть. - Ей-богу, до того мне в последнее время не везет, - продолжал Павор, - весь мир обругал бы. И ни сочувствия тебе ни от кого, ни поддержки; бургомистр этот, скотина, завлек меня в грязную исто- рию. - Господин Сумман, - сказал Виктор. - Перестаньте ваньку ва- лять. Притворяться Вы умеете хорошо, но я, к счастью Вас раску- сил, и наблюдать Ваши артистические таланты не доставляет мне никакого удовольствия. Не портите мне аппетит, ступайте себе. - Виктор, - произнес Павор укоризненно. - Мы же взрослые люди. Нельзя же придавать столько значения застольной болтовне. Неужели же Вы вообразили, будто я действительно исповедую ту чушь, кото- рую молол? Мигрень, неприятности, насморк... Ну что Вы хотите от человека? - Я хотел бы, чтобы человек не бил меня со спины кастетом по черепу, - объяснил Виктор. - А если уж бьет - бывают обстоятель- ства - то чтобы не разыгрывал потом друга-приятеля. - Ах вот Вы о чем, - сказал Павор задумчиво. Лицо у него слов- но осунулось. - Слушайте, Виктор, я Вам все объясню. Это была чистая случайность... Я понятия не имел, что это Вы. И потом. Вы же сами говорите, что бывают обстоятельства. - Господин Сумман, - сказал Виктор, облизывая ложку. - Я всег- да недолюбливал людей Вашей профессии. Одного я даже застрелил - он был очень смелый в штабе, когда обвинял офицеров в нелояльнос- ти, но когда его послали на передовую... В общем, убирайтесь. Однако Павор не убрался. Он закурил сигарету, положил ногу на ногу и откинулся в кресле. Ну понятно - здоровый мужик, и дзю- до, наверное, знает, и кастет у него есть... Хорошо бы разозлить- ся сейчас. Что он, в самом деле, мне лакомство портит... - Я вижу, Вы много знаете, - сказал Павор. - Это плохо. Я имею в виду - для Вас. Ну, ладно. Во всяком случае, Вы не знаете, что я самым искренним образом уважаю Вас и люблю. Ну, не дергайтесь и не делайте вид, что Вас тошнит. Я говорю серьезно. Я с удовольст- вием готов выразить сожаление по поводу инцидента с кастетом. Я даже признаюсь, что знал, кого бью, но мне ничего не оставалось делать. За углом валяется один свидетель, теперь Вы приперлись... В общем, единственное, на что я мог бы пойти, это треснуть Вас по возможности деликатно, что я и сделал. Приношу самые искренние извинения. Павор сделал аристократический жест. Виктор смотрел на него с каким-то даже любопытством. Что-то в этой ситуации было свежее, неиспытанное и труднопредставляемое. - Однако, извиняться за то, что я - работник известного Вам департамента, - продолжал Павор, - я не могу, да и не хочу в об- щем-то. Не воображайте, пожалуйста, будто у нас там собрались - 111 - ................................................................. сплошные душители вольной мысли и подонки-карьеристы. Да, я - контрразведчик. Да, работа у меня грязная. Только работа всегда грязная, чистой работы не бывает. Вы в своих рамках изливаете подсознание, либидо свое пресловутое, ну, а я - по-другому... Подробности я Вам рассказывать не могу, но Вы, наверное, сами обо всем догадываетесь. Да, слежу за лепрозорием, ненавижу этих мок- рецов, боюсь их, и не только за себя боюсь, за всех боюсь, кото- рые хоть чего-то стоят. За Вас, например. Вы же ни черта не пони- маете. Вы - вольный художник, эмоционал, ах, ох, - и все разговоры. А речь идет о судьбе системы. Если угодно - о судьбе человечества. Вот Вы ругаете господина президента - диктатор, ти- ран, дурак... А надвигается такая диктатура, какая Вам, вольным художникам и не снилась. Я давеча в ресторане много чепухи наго- ворил, но главное зерно верно: человек - животное анархическое, и анархия его сожрет, если система не будет достаточно жесткой. Так вот, Ваши любезные мокрецы обещают такую жестокость, что места для обыкновенного человека уже не останется. Вы этого не понимае- те. Вы думаете, что если человек цитирует Зурзмансора или Гегеля, то это - о! А такой человек смотрит на Вас и видит кучу дерьма, ему Вас не жалко, потому что Вы и по Гегелю дерьмо, и по Зурзман- сору тоже дерьмо. Дерьмо по определению. А что за границами этого дерьма - определения - его не интересует. Господин президент по природной своей ограниченности - ну, облает Вас, ну, в крайнем случае, прикажет посадить, а потом к празднику амнистирует от полноты чувств и еще обедать к себе пригласит. А Зурзмансор пог- лядит на Вас в лупу, проклассифицирует: дерьмо собачье, никуда не годное, и вдумчиво, от большого ума, то всеобщей философии, смах- нет тряпкой в мусорное ведро и забудет о том, что Вы были... Виктор даже есть перестал. Странное было зрелише, неожиданное. Павор волновался, губы у него подергивались, от лица отлила кровь, он даже задыхался. Он явно верил в то, что говорил, в гла- зах у него ужасом застыло видение страшного мира. Ну-ну, сказал себе Виктор предостерегающе. Это же враг, мерзавец. Он же актер, он же тебя покупает за ломанный грошик... Он вдруг понял, что на- сильно отталкивается от Павора. Это же чиновник, не забывай. У него по определению не может быть идейных соображений - начальст- во приказало, вот он и работает на компот. Прикажут ему защищать мокрецов - будет защищать. Знаю я эту сволочь, видывал... Павор взял себя в руки и улыбнулся. - Я знаю, что Вы думаете, - сказал он. - По Вашей физиономии видно, как Вы пытаетесь угадать: чего ко мне этот тип пристал что ему от меня нужно, а вот представьте себе, ничего мне от Вас не нужно. Искренне хочу предостеречь Вас, искренне хочу, чтобы Вы разобрались, чтобы Вы выбрали правильную сторону... - Он болез- ненно оскалился. - Не хочу, чтобы Вы стали предателем человечест- ва. Потом спохватитесь - да будет поздно... Я уже не говорю о том, что Вам вообще нужно отсюда убраться, я и пришел-то к Вам, чтобы настоять на этом. Сейчас наступают тяжелые времена, у на- чальства приступ служебного рвения, кое-кому намекнули, что, мол, плохо работаете, господа, порядка нет... Но это ладно, это чепу- ха, об этом мы еще поговорим. Я хочу, чтобы Вы в главном разобра- - 112 - ................................................................. лись. А главное - это не то, что будет завтра. Завтра они еще бу- дут сидеть у себя за проволокой под охраной этих кретинов... - Он опять оскалился. - А вот пройдет десяток лет... Виктор так и не узнал, что произойдет через десяток лет. Дверь номера открылась без стука, и вошли двое в одинаковых серых пла- щах, и Виктор сразу понял, кто это. У него привычно екнуло внут- ри, и он покорно поднялся, чувствуя тошноту и бессилие. Но ему сказали "Сядьте", а Павору сказали "Встаньте". - Павор Сумман, Вы арестованы. Павор, белый, даже какой-то синевато-белый, как обрат, поднял- ся и хрипло сказал: - Ордер. Ему дали посмотреть какую-то бумагу, и пока он глядел в нее невидящими глазами, взяли под локти, вывели и затворили за собой дверь. Виктор остался сидеть, весь обмякнув, глядя в полоскатель- ницу и повторяя про себя: пусть жрут друг друга, пусть жрут друг друга... Он все ждал, что на улице зашумит машина, стукнут двер- цы, но так ничего и не дождался. Потом он закурил, и, чувствуя, что не может больше сидеть здесь, чувствуя, что нужно с кем-то поговорить, как-то рассеяться, или, по крайней мере, выпить с кем-нибудь водки, вышел в коридор. Интересно, откуда они узнали, что он у меня. Нет, совсем не интересно. Ничего интересного в этом нет... На лестничной площадке маячил долговязый профессио- нал. Было так непривычно видеть его одного, что Виктор огляделся - и точно: в углу на диване сидел молодой человек с портфелем и разворачивал газету. - А, вот он сам, - сказал долговязый. Молодой человек посмот- рел на Виктора, поднялся и принялся складывать газету. - Я как раз к Вам, - сказал долговязый. - Но раз уж так получилось, пой- демте к нам, там спокойнее... Виктору было все равно, куда идти, и он покорно поплелся на третий этаж. Долговязый долго отпирал дверь триста двенадцатого номера. У него была целая связка ключей, и он, кажется, перепро- бовал все; тем временем Виктор и молодой человек в очках стояли рядом, и у молодого человека было скучающее выражение лица, а Виктор думал, что было бы, если бы дать ему сейчас по башке, вых- ватить портфель, и помчаться по коридору. Потом они вошли в но- мер, и молодой человек сейчас же ушел в спальню, налево, а долго- вязый сказал Виктору: "Одну минуточку", и удалился в спальню нап- раво. Виктор присел за стол красного дерева и стал водить пальцем по шершавым кругам, оставленным на полированной поверхности ста- канами и рюмками. Кругов этих было множество, со столом не цере- монились и не смотрели, что он красного дерева, на него клали го- рящие сигареты и, по крайней мере, один раз стряхнули авторучку. Потом из спальни снова вышел молодой человек, на этот раз без портфеля и без пиджака, в домашних шлепанцах, с газетой в одной руке и с полным стаканом в другой. Он сел в свое кресло под тор- шером, и сейчас же из спальни появился долговязый с подносом, ко- торый он тут же поставил на стол. На подносе стояла початая бу- тылка скоча, стакан и лежала большая квадратная коробка, обтянутая синим сафьяном. - 113 - ................................................................. - Сначала формальности, - сказал долговязый. - Хотя нет, по- дождите, сначала второй стакан. - Он огляделся, взял с письменно- го столика стаканчик для карандашей, заглянул в него, подул и поставил на поднос. - Итак, формальности, - сказал он. Он выпрямился, опустил руки по швам и строго выкатил глаза. Молодой человек отложил газету и тоже встал, скучающе глядя в сторону. Тогда Виктор тоже поднялся. - Виктор Банев! - Провозгласил долговязый казенно-возвышенным голосом. - Милостивый государь! От имени и по специальному пове- лению господина президента я имею честь вручить Вам медаль "Се- ребряный трилистник второй степени" в награду за особые заслуги, оказанные Вами департаменту, который я удостоен здесь представ- лять! Он раскрыл синюю коробку, торжественно извлек из нее медаль на белой муаровой ленточке и принялся пришпиливать ее к груди Виктора. Молодой человек разразился вежливыми аплодиментами. По- том долговязый вручил Виктору удостоверение и коробку, пожал Вик- тору руку, отступил на шаг, полюбовался и тоже похлопал в ладоши. Виктор, чувствуя себя идиотом, тоже похлопал. - А теперь это надо обмыть, - сказал долговязый. Все сели. Долговязый разлил виски и взял себе стаканчик для карандашей. - За кавлера "Трилистника"! - Провозгласил он. Все снова вста- ли, обменялись улыбками, выпили и снова сели. Молодой человек в очках тут же взял газету и закрылся ею. - Третья степень у Вас, кажется, была, - сказал долговязый. - Теперь Вам еще первую, и будете полным кавалером. Бесплатный про- езд и все такое. За что третью схватили? - Не помню, сказал Виктор. - Было там что-то такое, убил, на- верное, кого-нибудь... А, помню. Это за Китчиганский плацдарм. - О! - Сказал долговязый и снова разлил виски. - А я вот не воевал. Не успел. - Вам повезло, - сказал Виктор. Они выпили. - Между нами гово- ря, не понимаю, за что мне дали эту штуку. - Я же сказал: за особые услуги. - За Суммана, что ли? - Произнес Виктор, горестно усмехаясь. - Бросьте! - Сказал долговязый. - Вы же важная персона. Вы же там, в кругах... - Он неопределенно помахал пальцем возле уха. - В каких там кругах... - Сказал Виктор. - Знаем, знаем! - Лукаво закричал долговязый. - Все знаем! Ге- нерал Пферд, генерал Пукки, полковник Бамбарха... Вы - молодец. - В первый раз слышу, - сказал Виктор нервно. - Начал это дело полковник. Никто, сами понимаете, не возражал - еще бы! Ну, а потом генерал Пферд был на докладе у президента и подсунул ему представление на Вас... - Долговязый засмеялся. - Потеха, говорят была. Старик заорал: "Какой Банев? Куплетист? Ни за что!" Но генерал ему эдак сурово: надо, ваше превосходительст- во! В общем, обошлось. Старик растрогался, ладно, говорит, про- щаю. Что там у Вас с ним случилось? - Да так, - неохотно сказал Виктор. - О литературе поспорил. - Вы действительно пишете книжки? - Спрсил долговязый. - Да. Как полковник Лоуренс. - И прилично платят? - 114 - ................................................................. - Ничего, жить можно. - Надо будет и мне попробовать, - сказал долговязый. - Времени вот только нет свободного. То одно, то другое... - Да времени нет, - согласился Виктор. При каждом движении ме- даль покачивалась и стучала по ребрам. От нее было ощущение, как от горчичника. Хотелось снять, и тогда сразу полегчает. - Вы знаете, я пойду, - сказал он поднимаясь. - Время. Долговязый тотчас вскочил. - Конечно, - сказал он. - До свидания. - Честь имею, - сказал долговязый. Молодой человек в очках приспустил газету и поклонился. Виктор вышел в коридор и сейчас же содрал с себя медаль. У не- го было сильное желание бросить ее в урну, но он удержался и су- нул ее в карман. Он спустился вниз на кухню, взял бутылку джина, а когда шел обратно, портье окликнул его: - Господин Банев, Вам звонил господин бургомистр. Уже два ра- за. В номере Вас не было, и я... - Что ему нужно? - Угрюмо спросил Виктор. - Он просил, чтобы Вы ему немедленно позвонили. Вы сейчас к себе? Если он сейчас позвонит еще раз... - Пошлите его в задницу... - Сказал Виктор. - Я сейчас выключу телефон, и если он будет звонить вам, то так и передайте, госпо- дин Банев, кавалер "Трилистника второй степени" посылает-де Вас, господин бургомистр, в задницу. Он заперся в номере, выключил телефон и еще зачем-то прикрыл его подушкой. Затем он сел за стол, налил джину, и, не разбавляя, выпил залпом весь стакан. Джин обжег глотку и пищевод. Тогда он схватил ложку и стал жрать клубнику в сливках, не замечая вкуса, не замечая, что делает. Хватит, и хватит с меня, - думал он. Не нужно мне ничего, ни орденов, ни генералов, ни гонораров, ни по- дачек ваших, не нужно мне вашего внимания, ни вашей злобы, ни любви вашей, оставьте меня одного, я по горло сыт самим собой, и не впутывайте меня в ваши истории... Он схватил голову руками, чтобы не видеть перед собой бело-синего лица Павора и этих бесц- ветных безжалостных морд в одинаковых плащах. Генерал Пферд с ва- ми, генерал Гаттокс. Генерал Артмани с вашими орденоносными объ- ятиями, и Зурзмансор с отклеивающимся ликом... Он все пытался понять, на что это похоже. Высосал еще пол-стакана и понял, что корчась прячется на дно траншеи, а под ним ворочается земля, це- лые геологические пласты, гигантские массы гранита, базальта, ла- вы, выгибают друг друга, ломают друг друга, стеная от напряжения, вспучиваются, выпячиваются, и между делом, походя, выдавливают его наверх, все выше, выжимают из траншеи, выпирают над брустве- ром, а времена тяжелые, у властей приступ служебного рвения, на- мекнули кому-то, что плохо-де работаете, а он - вот он, под бруствером, голенький, глаза руками зажал, а весь на виду. Лечь бы на дно, думал он. Лечь бы на самое дно, чтобы не слышали и не видели. Лечь бы на дно, как подводная лодка, - подумал он и кто-то подсказал ему - чтобы не могли запеленговать. И никому не давать о себе знать. И нет меня, нет. - 115 - ................................................................. Молчу, разбирайтесь сами. Господи, почему я никак не могу сде- латься циником? Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтобы не могли запеленговать. Лечь бы на дно, как подводная лодка, - твер- дил он, - и позывных не передавать. Он уже чувствовал ритм, и сразу заработало: сыт я по горло... До подбородка... И не хочу ни пить, ни писать... Он налил джину и выпил. Где банджо, подумал он. Куда я сунул банджо? Он полез под кровать и вытащил банджо. А мне плевать, - подумал он. - Ох, до какой степени мне плевать! Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтобы не могли запеленго- вать. Он ритмично бил по струнам, и в этом сначала сол, потом вся комната, а потом весь мир пошел притоптывать и поводить плечами. Все генералы и полковники, все мокрые люди с отвалившимися лица- ми, все департаменты безопасности все президенты и Павор Сумман, которому выкручивали руки и били по морде... Сыт я по горло, до подбородка, даже от песен стал уставать... Не стал уставать, уже устал, но "стал уставать" - это хорошо, а значит, это так и есть... Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запе- ленговать. Подводная лодка... Горькая водка... А также молодка, а также наводка, а лагерь не тетка... Вот как, вот как... В дверь уже давно стучали, все громче и громче, и Виктор, на- конец, услышал, но не испугался, потому что это был не тот стук. Обыкновенный радующий стук мирного человека, который злится, что ему не открывают. Виктор открыл дверь. Это был Голем. - Веселитесь! - Сказал он. - Павора арестовали. - Знаю, знаю, - сказал Виктор весело. - Садитесь, слушайте... Голем не сел, но Виктор все равно ударил по струнам и запел: Сыт я по горло, до подбородка, Даже от песен стал уставать. Лечь бы на дно, как подводная лодка, Чтоб не могли запеленговать... - Дальше я еще не сочинил, - крикнул он. - Дальше будет вод- ка... Молодка... Лагерь не тетка... А потом - слушайте: Не помогают ни девки, ни водка, С водки - похмелье, а с девок - что взять? Лечь бы на дно, как подводная лодка, И позывных не передавать... Сыт я по горло, сыт я по глотку, О-о-ох, надоело пить и играть! Лечь бы на дно, как подводная лодка, Чтоб не могли запеленговать... - Все, - крикнул он и швырнул банджо на кровать. Он чувствовал огромное облегчение, как-будто что-то изменилось, как будто он стал нужен там, над бруствером, на виду у всех, - оторвал руки от зажмуренных глаз и оглядел серое грязное поле, ржавую колючую проволоку, серые мешки, которые раньше были людьми, нужное, бес- честное действие, которое раньше было жизнью, и со всех сторон - 116 - ................................................................. над бруствером поднялись люди и тоже огляделись, и кто-то снял палец со спускового крючка... - Завидую, - сказал Голем. - Но не пора ли Вам засесть за статью? - И не подумаю, - сказал Виктор. - Вы меня не знаете, Голем, - я на всех плевал. Да садитесь же, черт возьми! Я пьян, и Вы тоже напейтесь! Снимайте плащ... Снимайте, я Вам говорю! - Заорал он. - И садитесь. Вот стакан, пейте! Вы ничего не понимаете, Голем, хоть Вы и пророк. И Вам не позволю. Не понимать - это моя преро- гатива. В этом мире все слишком уж хорошо понимают, что должно быть, что есть и что будет. И большая нехватка в людях, которые не понимают. Вы думаете, почему я представляю ценность? Только потому, что я не понимаю. Передо мной разворачивают перспективы - а я говорю: нет, непонятно. Меня оболванивают теориями, предельно простыми - а я говорю: нет, ничего не понимаю. Вот поэтому я ну- жен... Хотите клубники? Хотя я все съел. Тогда закурим... Он встал и прошелся по комнате. Голем со стаканом в руке сле- дил за ним, не поворачивая головы. - Это удивительный парадокс, Голем. Было время, когда я все понимал. Мне было шестнадцать лет, я был старшим рыцарем легиона, я абсолютно все понимал, и я был никому не нужен! В одной драке мне проломили голову, я месяц пролежал в больнице, и все шло сво- им чередом - легион победно двигался вперед без меня, господин президент неумолимо становился господином президентом, и опять же без меня. Потом то же самое повторилось на войне. Я офицерил, хватал ордена и при этом, естественно, все понимал. Мне простре- лили грудь, я угодил в госпиталь, и что же - кто-нибудь побеспо- коился, где Банев, куда делся наш Банев, наш храбрый, все понима- ющий Банев? Ни хрена подобного! А вот когда я перестал понимать что бы то ни было - о, тогда все переменилось. Все газеты замети- ли меня. Куча департаментов заметила меня. Господин президент лично удостоил... А? Вы представляете, какая это редкость - непо- нимающий человек! Его знают, о нем пекутся генералы и покой... Ээ... Полковники, он позарез нужен мокрецам, его почитают лич- ностью, кошмар! За что? А за то, господа, что он ничего не пони- мает! - Виктор сел. - Я здорово пьян? - Спросил он. - Не без этого, - сказал Голем. - Но это не важно, продолжай- те. Виктор развел руками. - Все, - сказал он виновато. - Я иссяк... Может быть, Вам спеть? - Спойте, - согласился Голем. Виктор взял банджо и стал петь. Он спел "Мы - храбрые ребята", потом "Урановые люди", потом "Про пастуха, которому бык выбодал один глаз и который нарушил государственную границу из-за этого", потом "Сыт я по горло", потом "Равнодушный город", потом "Про правду и про ложь", потом снова "Сыт я по горло", потом затянул государственный гимн на мотив "Ах, какие ножки у нее", но забыл слова, перепутал строфы и отложил банджо. - Опять иссяк, - сказал он грустно. - Так, говорите, Павора арестовали?... А я это знаю. Он сидел как раз у меня, где Вы си- - 117 - ................................................................. дите... А Вы знаете, что он хотел сказать, но не успел? Что через десять лет мокрецы овладеют земным шаром и всех нас передавят. Как Вы полагаете? - Вряд ли, - сказал Голем. - Зачем нас давить? Мы сами друг друга передавим. - А мокрецы? - Может быть, они не дадут нам передавить друг друга... Трудно сказать. - А может быть, помогут? - Сказал Виктор с пьяным смехом... - А то ведь мы даже давить не умеем. Десять тысяч лет давим и все никак не передавим... Слушайте, Голем, а зачем Вы мне врали, что Вы их лечите? Никакие они не больные, они все здоровые, как мы с вами, только желтые почему-то... - Гм, - произнес Голем. - Откуда у Вас такие сведения? Я этого не знал. - Ладно, ладно, больше Вы меня не обманете. Я говорил с Зур... С Зу... С Зурзмансором. Он мне все рассказал: секретный инсти- тут... Обмотались повязками в целях сохранения... Вы знаете, Го- лем, они там у Вас воображают, будто смогут вертеть генералом Пфердом до бесконечности. А на самом деле - калифы на час. Сожрет он их вместе с повязками и с перчатками, когда проголодается... Фу, черт, как пьян - все плывет... Но он немного лукавил. Он хорошо видел перед собой толстое си- зое лицо и маленькие, непривычно внимательные глазки. - И Зурзмансор сказал Вам, что он здоров? - Да, - сказал Виктор. - Впрочем, не помню... Скорее всего, нет. Но видно же... Голем поскреб подбородок краем стакана. - Жалко, что Вы пьяны, - сказал он. - Впрочем, может быть, это хорошо. У меня сегодня хорошее настроение. Хотите, я расскажу Вам все, о чем догадываюсь и что думаю о мокрецах? - Валяйте, - согласился Виктор. - Только больше не врите. - Очковая болезнь, - сказал Голем, - это очень любопытная шту- ка. Вы знаете, кого поражает очковая болезнь? - Он замолчал. - Нет, не буду Вам ничего рассказывать. - Бросьте, - сказал Виктор. - Вы уже начали. - Ну и дурак, что начал, - возразил Голем. Он посмотрел на Виктора и ухмыльнулся. - Задавайте вопросы, - сказал он. - Если вопросы будут глупые, я на них с удовольствием отвечу... Давайте, давайте, а то я опять раздумаю. В дверь постучали. - Идите к черту! - Гаркнул Виктор. - Я занят! - Простите, господин Банев, - сказал робкий голос портье. - Вам звонит супруга. - Вранье! У меня нет никакой супруги... Впрочем, пардон. Я за- был. Ладно, я ей сейчас позвоню, спасибо. - Он схватил стакан, налил до краев, сунул Голему и сказал: - пейте и ни о чем не ду- майте, я сейчас. Он включил телефон и набрал номер Лолы. Лола говорила очень сухо: извини, что помешала, но я собираюсь ехать к Ирме, не соб- лаговолишь ли ты присоединиться? - 118 - ................................................................. - Нет! - Сказал Виктор. - Не соблаговолю. Я занят. - Все-таки это твоя дочь! Неужели ты опустился до такой степе- ни... - Я занят! - Рявкнул Виктор. - И тебя не волнует, что с твоей дочерью? - Перестань валять дурака, - сказал Виктор. - Ты, кажется, хо- тела избавиться от Ирмы. Ты избавилась. Что тебе еще нужно? Лола принялась плакать. - Перестань, - сказал Виктор, морщась. - Ирме там хорошо. Луч- ше, чем в самом лучшем пансионате. Поезжай и убедись сама... - Грубый, бездушный, эгоистичный боров, - объявила Лола и по- весила трубку. Виктор шепотом выругался, и снова выключил телефон и вернулся к столу. - Слушайте, Голем, - сказал он, - что Вы там делаете с детьми? Если Вы там готовите смену, то я не понимаю... - Какую смену? - Ну, какую?... Вот я спрашиваю: какую? - Насколько мне известно, - сказал Голем, дети очень довольны. - Мало ли что... Я и без Вас знаю, что они довольны. Но что они там делают? - А разве они Вам не говорили? - Кто? - Дети. - Как они мне могли говорить, если я здесь, а они там? - Они строят новый мир... - Сказал Голем. - А... Да, это они мне говорили. Но это же так, философия... Что Вы мне опять врете, Голем? Какой может быть новый мир за ко- лючей проволокой? Новый мир под командованием генерала Пферда?... А если они там заразятся? - Чем? - Спросил Голем. - Очковой болезнью, естественно! - В шестой раз повторяю, что генетические болезни не заразны. - В шестой, в шестой... - Проворчал Виктор, потеряв нить. - А что это такое вообще очковая болезнь? - Болезнь. - Что от нее болит? Или, может быть, это секрет? - Нет, это везде опубликовано. - Ну, расскажите, - сказал Виктор. - Только без терминов. - Сначала - изменения кожи. Прыщи, волдыри, особенно на руках и ногах, иногда - гнойные язвы... - Скажите, Голем, а это вообще важно? - Для чего? - Для сути - нет, сказал Голем. - Я думал, Вам это интересно. - Я хочу понять суть! - Сказал Виктор проникновенно. - А сути Вы не поймете, - сказал Голем, слегка понизив голос. - Почему? - Во-первых, потому что Вы пьяны... - Это еще не причина, - сказал Виктор. - А, во-вторых, потому что это вообще невозможно объяснить. - Так не бывает, - заявил Виктор. - Вы просто не хотите гово- рить. Но я на Вас не в обиде. Подписка, разглашение, военный три- - 119 - ................................................................. бунал... Павора вот забрали... Бог с Вами. Я только не понимаю, почему ребенок должен строить новый мир в лепрозории. Другого места не нашлось? - Не нашлось, - ответил Голем. - В лепрозории живут архитекто- ры. И подрядчики. - С автоматами, - сказал Виктор. - Видел. Ничего не понимаю. Кто-то из вас врет. Либо Вы, либо Зурзмансор. - Конечно, Зурзмансор, - хладнокровно сказал Голем. - А может быть, вы оба врете. А я вам обоим верю, потому что есть в вас что-то... Вы мне только скажите, Голем, чего они хо- тят? Только честно. - Счастья, - сказал Голем. - Для кого? Для себя? - Не только. - А за чей счет? - Для них этот вопрос не имеет смысла, - медленно сказал Го- лем. - За счет травы, за счет облаков, за счет текущей воды... За счет звезд. - Совсем как мы, - сказал Виктор. - Ну, нет, - возразил Голем. - Совсем не так. - Почему? Мы тоже... - Нет, потому что мы вытаптываем траву, рассеиваем облака, тормозим воду... Вы меня поняли слишком буквально, а это анало- гия. - Не понимаю, - сказал Виктор. - Я Вас предупреждал. Я сам многое не понимаю, но я догадыва- юсь. - А есть кто-нибудь, кто понимает? Не знаю. Вряд ли. Может быть, дети... Но даже если они и пони- мают, то по-своему. Очень по-своему. Виктор взял банджо и потрогал струны. Пальцы не слушались. Он положил банджо на стол. - Голем, - сказал он. - Вот Вы - коммунист. Какого черта Вы делаете в лепрозории? Почему Вы не на баррикаде? Почему Вы не на митинге? Москва Вас не похвалит. - Я - архитектор. - Спокойно сказал Голем. - Какой Вы архитектор, если Вы ни черта не понимаете? И вооб- ще, чего Вы меня водите за нос? Мы с Вами час бьемся, а что Вы мне сказали? Жрете джин и напускаете туману. Стыдно, Голем. И врете бесперечь. - Ну уж и бесперечь, - сказал Голем. - Хотя не без этого. Не бывает у них гнойных язв. - Дайте сюда стакан, - сказал Виктор. - Уже напились. - Он плеснул из бутылки и выпил. - Черт Вас разберет, Голем. Ну зачем Вам все это? Если можете рассказывать - рассказывайте, а если это тайна - нечего было начинать. - Это очень просто объяснить, - благодушно сказал Голем, вытя- гивая ноги. - Я же пророк, Вы меня сами так обзывали. А пророки все в таком положении: знают много, и рассказать им хочется - по- делиться с приятным собеседником, похвастаться для придания веса. А когда начинают рассказывать, появляется этакое ощущение неу- - 120 - ................................................................. добства, неловкости... Вот они и зуммерят, как господь бог, когда его спросили насчет камня. - Как угодно, - сказал Виктор. - Поеду в лепрозорий и узнаю все без Вас... А ну, предскажите что-нибудь. Он с интересом следил, как отнимаются руки и ноги, и думал, что хорошо бы выпить еще стакан для комплекта и завалиться спать, а потом проснуться и поехать к Диане. Все получиться не так пло- хо. И вообще, все не так уж плохо. Он представил себе, как споет Диане про подводную лодку, и ему стало совсем хорошо. Он взял мокрое весло, которое лежало на корме, и оттолкнулся от берега, и лодка сразу же закачалась. Никакого дождя не было, даже облаков не было, был красный закат, и он поплыл прямо на закат, и весла срывались с верхушек волн. Лечь бы на дно... И он лег бы, но было неловко, потому что над ухом лениво гудел голос Голема: - ... они очень молоды, у них все впереди, а у нас впереди - только они. Конечно, человек овладеет вселенной, но это будет не нравственный богатырь с мышцами, и, конечно, человек справится с самим собой, но только сначала он изменит себя... Природа не об- манывает, она выполняет обещания, но не так, как мы думали, и за- частую не так, как нам хотелось бы... Зурзмансор, который сидел на носу лодки, повернул голову и стало видно, что у него нет лица, лицо он держал в руках, и лицо смотрело на Виктора - хорошее лицо, честное, но от него тошнило, а Голем все не отставал, все гудел... - Ложитесь спать, - пробормотал Виктор, растягиваясь на дне лодки. Шпангоуты резали ему бока, и было очень неудобно, но уж очень хотелось спать. - Ложитесь спать, Голем... . - 121 - ................................................................. 11. Глава одиннадцатая Проснувшись, он обнаружил, что лежит в постели. Было темно, в окно с дробным треском хлестал дождь. Он с трудом поднял руки и протянулся к ночнику, но пальцы наткнулись на холодную гладкую стену. Странно, подумал он. А где Диана? Или здесь не санаторий? Он попробовал облизать губы, толстый шершавый язык не повиновал- ся. Очень хотелось курить, но курить было нельзя ни в коем слу- чае... Ага, собственно, мне хочется пить. "Диана!"- позвал он. Да здесь же не санаторий. В санатории ночник справа, а здесь справа стена... Так это же мой номер! - подумал он с восторгом. - Как я сюда попал? Он лежал под одеялом и был раздет до белья. Что-то я не помню, чтобы раздевался, подумал он. Кто-то меня раздел. Хотя, может быть, я разделся сам... Он потер ногой об ногу. Ага, босой. Черт, руки чешутся, волдыри какие-то, поразвели клопов в номерах. Съеду. Куда это я ехал в лодке? А, это Павор здесь клопов раз- вел... Он вдруг вспомнил о Паворе и сел, но его замутило, и он лег на спину. Давно я так не надирался, однако. Павор... "Сереб- рянный трилистник"... Когда это было? Вчера? Он скривился и стал драть ногтями левую руку. Что сейчас - утро или вечер? Наверное, утро... А может быть, вечер. Голем! - Вспомнил он. Мы с Големом высосали целую бутылку. И не разбавляли. А до этого полбутылки с долговязым. А до этого я еще где-то сосал... Или это было вчера? Постой-ка, а сейчас - сегодня или вчера? Встать бы надо, попить, то, се... Нет, подумал он упрямо. Я сначала разберусь. Что-то Голем рассказывал интересное, он решил, что я пьян, и ничего не понимаю, и можно поэтому говорить со мной откровенно. Впрочем, я действительно был пьян, но, помнится, все понимал. Что я понимал? Он яростно потер тыльной стороной правой руки по шерс- тяному одеялу. Тяжелые времена наступают... Нет, это из Павора... Ага, вот из Голема: у них все впереди, а у нас впереди - только они. И генетическая болезнь... А что же, вполне возможно. Когда- нибудь это должно произойти. Может быть, давно происходило. Внут- ри вида зарождается новый вид, а мы это называем генетической бо- лезнью. Старый вид - для одних условий, новый вид - для других. Раньше нужны были мощные мышцы, плодовитость, морозоустойчивость, агрессивность и, так сказать, практическая сметка... Сейчас, по- ложим, это нужно, но скорее по инерции. Можно успокоить миллион с практической сметкой, и ничего существенного не произойдет это уж точно, много раз перепробовано. Кто это сказал, что если из исто- рии вынуть несколько десятков... Ну пусть несколько сотен чело- век, то мы бы моментально оказались в каменном веке. Ну, пусть несколько тысяч... Что это за люди? Это брат, совсем другие люди. А вполне возможно: Ньютон, Эйнштейн, Аристотель - мутанты. Среда, конечно, была не слишком благоприятная, и вполне возможно, что масса таких мутантов погибла, не обнаружив себя, как тот мальчишка из рассказа Чапека... Они, конечно, особенные: ни прак- тической сметки у них не было, ни нормальных человеческих потреб- ностей... Или, может быть, это кажется? Просто духовная сторона так гипертрофирована, что все прочее незаметно. Ну, это ты зря, - 122 - ................................................................. сказал он. Эйнштейн говорил, что лучше всего работать смотрителем маяка - это уже само по себе звучит... А вообще интересно было бы представить, как в наши дни рождается супер. Хороший сюжет... Черт, руки зудят нестерпимо... Написать бы такую утопию в духе Орвела или Бернарда Вольфа. Правда трудно представить себе такого супера: огромный лысый череп, хиленькие ручки-ножки, импотент - банальщина. Но вообще что-то в этом роде и должно быть. Во всяком случае, смещение потребностей. Водки не надо, жратвы какой-нибудь особен- но не надо, роскоши никакой, да и женщин в общем-то... Так толь- ко, для спокойствия и вящей сосредоточенности. Идеальный объект для эксплуатации: отдельный ему кабинет, стол, бумагу, кучу книг... Аллейку для перипатических размышлений, а взамен он выда- ет идеи. Никакой утопии не получится - загребут его военные, вот и вся утопия. Сделают секретный институт, всех этих суперов туда свезут, поставят часового, вот и все. Виктор, кряхтя, поднялся, ступая босыми ногами по холодному полу, прошел в ванну, открыл кран и с наслаждением напился не за- жигая света. Страшно было даже думать - зажечь свет. Потом он снова вернулся на кровать и некоторое время чесался, проклиная клопов. Ввобще-то, для сюжета это даже хорошо: секретный инсти- тут, часовые, шпионы... Патриотизм патриотической уборщицы Кла- ры... Злая дешевка. Трудность в том, чтобы представить себе их работу, идеи, возможности - куда уж мне... Это вообще невозможно. Шимпанзе не может написать роман о людях. Как я могу написать ро- ман о человеке, у которого никаких потребностей, кроме духовных? Конечно, кое-что представить можно. Атмосферу. Состояние непре- рывного творческого экстаза. Ощущение своего всемогущества, неза- висимости... Отсутствие комплексов, совершенное бесстрашие. Да, чтобы написать такую штуку, надо нализаться ЛСД. Вообще эмоцио- нальная сфера супера с точки зрения обычного человека представля- лась бы как паталогия. Болезнь... Жизнь - болезнь материи, мышле- ние - болезнь жизни. Очковая болезнь, подумал он. И вдруг все встало на свои места. Так вот что он имел в виду!- Подумал Виктор про Голема. Умные и все как на подбор талантливые. Тогда что же это выходит? Тогда выходит, что они уже не люди. Зурзмансор мне просто баки забивал. Значит, началось... Ничего нельзя скрывать, подумал он с удовлетворением. А такую штуку - тем более. Пойду к Голему, нечего ему строить пророка. Они, на- верное, многое ему рассказали... Черт подери, это же будущее, то самое будущее, которое запускает щупальца в сердце сегодняшнего дня! У нас впереди - только они... Его охватило лихорадочное воз- буждение. Каждая секунда была исторической, и жалко, что он не знал об этом вчера, потому что вчера и позавчера, и неделю назад каждая секунда тоже была исторической. Он вскочил, зажег свет и, морщась от рези в глазах, стал наощупь искать свою одежду. Одежды не было, но потом глаза привыкли к свету, он схватил брюки, ви- севшие на спинке кровати, и вдруг увидел свою руку. Рука до локтя была покрыта красной сыпью и мертвенно-белыми бугорками. Некото- рые бугорки кровоточили от расчесов. На другой руке было то же самое. Что за черт, подумал он, холодея, потому, что уже знал - - 123 - ................................................................. что это. Он уже вспомнил: изменения кожи, сыпь, волдыри, иногда гнойные язвы... Гнойных язв пока не было, но он покрылся холодным потом и, уронив брюки, сел на кровать. Не может быть, подумал он. Я тоже. Неужели я тоже? Он осторожно погладил ладонью бугорчатую кожу, потом закрыл глаза и, задержав дыхание прислушался к себе. Гулко и редко стучало сердце, в ушах тонко звенела кровь, голова казалась огромной, пустой, не было боли, не было ватной тяжести в мозгу. Дурак, подумал он, улыбаясь. Что я надеюсь заметить? Это должно быть как смерть - секунду назад ты был человеком, мелькнул квант времени - и ты уже бог, и не знаешь этого, и никогда не уз- наешь, как дурак не знает, что он - дурак, как умный, если он действительно умен, не знает, что он - умный... Это, наверное, случилось, пока я спал. Во всяком случае, до того, как я заснул, суть мокрецов была для меня чрезвычайно туманна, а сейчас я вижу все с предельной резкостью и постиг это голой логикой, даже не заметил... Он счастливо засмеялся, ступил на пол, и, хрустнув мышцами, подошел к окну. Мой мир, подумал он, глядя сквозь залитое водой стекло, и стекло исчезло, далеко внизу утонул в дожде замерший в ужасе город, и огромная мокрая страна, а потом все сдвинулось, уплыло, и остался только маленький голубой шарик с длинным голу- бым хвостом, и он увидел гигантскую чечевицу галактики, косо и мертво висящую в мерцающей бездне, клочья светящейся материи, скрученные силовыми полями, и бездонные провалы там, где не было света, и он протянул руку и погрузил ее в пухлое белое ядро, и ощутил легкое тепло, и когда сжал кулак, материя прошла сквозь пальцы, как мыльная пена. Он снова засмеялся. Щелкнул по носу свое отражение в стекле и нежно погладил бугорки на своей коже. - По такому поводу необходимо выпить! - Сказал он вслух. В бутылке осталось еще немного джину, бедный старый лжепророк не смог допить до конца, бедный старый Голем... Не потому лжепро- рок, что порицания его не верны, а потому, что он всего навсего говорящая марионетка. Я всегда буду любить тебя, Голем, подумал Виктор, ты - хороший человек, ты - умный человек, но ты - всего лишь человек... Он слил остатки в стакан, привычным движением оп- рокинул спиртное в глотку и, еще не успев проглотить, бросился в ванную. Его стошнило. Черт, подумал он. Какая мерзость. В зеркале он увидел свое лицо - мятое, слегка обрюзгшее, с неестественно большими неестественно черными глазами. Ну, вот и все, подумал он, ну вот и все, Виктор Банев, пьяница и хвастун. Не пить тебе больше и не орать песен, и не хохотать над глупостями и не молоть веселую чепуху деревянным языком, не драться, не буйствовать, и не хулиганить, не пугать прохожих, не ругаться с полицией, не ссориться с господином президентом, не вваливаться в ночные бары с галдящей компанией молодых почитателей... Он вернулся на кро- вать курить не хотелось. Ничего не хотелось, от всего мутило и стало грустно. Ощущение потери, сначала легкое, чуть заметное, как прикосновение паутины, разрасталось, мрачные ряды колючей проволоки вставали между ним и миром, который он так любил. За все надо платить, думал он, ничего не получают даром, и чем боль- ше ты получил, тем больше нужно платить, за новую жизнь надо пла- - 124 - ................................................................. тить старой жизнью... Он яростно чесал руки, обдирал кожу и не замечал этого. Диана вошла, не постучавшись, сбросила плащ и остановилась пе- ред ним, улыбающаяся, соблазнительная, и подняла руки, поправляя волосы. - Замерзла, - сказала она. - Пустишь погреться? - Да, - сказал он, плохо понимая, что она говорит. Она выключила свет, и теперь он не видел ее, только слышал, как ключ повернулся в скважине, треск расстегиваемых кнопок, шо- рох одежды и как туфля упала на пол, а потом она оказалась рядом, теплая, гладкая, душистая, а он все думал, что теперь всему конец - вечный дождь, угрюмые дома с крышами, как решето, чужие незна- комые люди в мокрой черной одежде, с мокрыми повязками на лицах. И вот они снимают повязки, снимают перчатки, снимают лица и кла- дут их в специальные шкафчики, а руки их покрыты гнойными язвами - тоска, ужас, одиночество... Диана прижалась к нему, и он при- вычным движением обнял ее. Она была прежняя, но он-то уже не был прежним, он больше ничего не мог, потому что ему ничего не было нужно. - Что с тобой, милый? - Ласково спросила Диана. - Перебрал? Он осторожно снял ее руки со своей шеи. Ему стало окончательно страшно. - Подожди, - сказал он. - Подожди. Он встал, нащупал выключатель, зажег свет и несколько секунд стоял спиной к ней, не решаясь обернуться, но все-таки обернулся. Нет, она была прекрасна. Она была, наверное, даже красивее, чем обычно, но это было как картина. Это возбуждало гордость за чело- века, восхищение человеческим совершенством, но больше это ничего не возбуждало. Она смотрела на него, удивленно подняв брови, а потом, видимо, испугалась, потому что вдруг быстро села, и он увидел, что губы ее шевелились. Она что-то говорила, но он не слышал. - Подожди, - повторил он. - Не может быть. Подожди. Он быстро с лихорадочной поспешностью одевался и все твердил: подожди, подожди, но он не думал о ней, дело было не только в ней. Он выскочил в коридор, ткнулся в номер Голема, в запертую дверь, не сразу сообразил, куда теперь, а затем сорвался и побе- жал вниз, в ресторан. Не надо, твердил он, не надо мне этого, я не просил. Слава богу, Голем был на обычном месте. Он сидел, закинув руку за спинку кресла, и рассматривая на просвет рюмку с коньяком. А доктор Р. Квадрига был красен, агрессивен, и, увидев Виктора, сказал на весь зал: - Это мокрец. Стервы. Прочь. Виктор рухнул в свое кресло, и Голем, не говоря ни слова, на- лил ему коньяку. - Голем, - сказал Виктор. - Ах, Голем, я заразился! - Спринцевание! - Провозгласил Р. Квадрига. - Мне тоже. - Выпейте коньячку, Виктор, - сказал Голем. - Не надо так вол- новаться. - Идите к черту, - сказал Виктор, в ужасе глядя на него. - У - 125 - ................................................................. меня очковая болезнь. Что делать? - Хорошо, хорошо, - сказал Голем. - Вы все-таки выпейте. - Он поднял палец и крикнул официанту: - содовой! И еще коньяку. - Голем, - сказал Виктор с отчаянием. - Вы не понимаете. Я не могу. Я заболел, говорю я Вам! Заразился! Это нечестно... Я не хотел... Вы же говорили - не заразно... Он ужаснулся при мысли, что говорит слишком несвязно, что Го- лем его не понимает и думает, что он просто пьян. Тогда он сунул Голему под нос свои руки. Рюмка опрокинулась, прокатилась по сто- лу и упала на пол. Голем сначала отшатнулся, потом пригляделся, наклонился впе- ред, взял руку Виктора за кончики пальцев и стал рассматривать расчесанную бугристую кожу. Пальцы у него были холодны и тверды. Ну вот и все, подумал Виктор, вот и первый врачебный осмотр, а потом будут еще осмотры и лживые обещания, что есть еще надежда, и успокоительные микстуры, а потом он привыкнет, и уже не будет никаких осмотров и его отвезут в лепрозорий, замотают рот черной тряпкой, и все будет кончено. - Землянику ели? - Спросил Голем. - Да, - покорно сказал Виктор. - Клубнику. - Слопали, небось, килограмма два, - сказал Голем. - При чем здесь земляника? - Закричал Виктор, вырывая руки. - Сделайте что-нибудь! Не может быть, чтобы было поздно. Только что началось. - Перестаньте орать. У вас крапивница. Аллергия. Вам противо- показано жрать клубнику в таких количествах. Виктор еще не понимал. Разглядывая свои руки, он бормотал: "Вы же сами говорили... Волдыри... Сыпь..." - Волдыри и от клопов бывают, - сказал Голем наставительно. - У Вас идиосинкразия к некоторым веществам. И воображение не по разуму. Как и у большинства писателей. Тоже туда же - мокрец... Виктор почувствовал, что оживает. Обошлось, стучало у него в голове. - Обошлось, кажется. Если обошлось, я не знаю, что сде- лаю... Курить брошу... - А Вы не врете? - Сказал он жалким голосом. Голем ухмыльнул- ся. - Выпейте же коньячку, - предложил он. - При аллергии нельзя пить коньяк, но Вы выпейте. А то у Вас уж очень жалкий вид. Виктор взял его рюмку, зажмурился и выпил. Ничего! Подташнива- ет немного, но это, надо понимать, с похмелья. Сейчас пройдет. И все прошло. - Милый писатель, - сказал Голем. - Чтобы стать архитектором, одних волдырей недостаточно. Подошел официант и поставил на стол коньяк и содовую. Виктор глубоко и вольно вздохнул, вдохнул ресторанный воздух и ощутил прекрасные запахи табачного дыма, маринованного лука, подгоревше- го масла и жаренного мяса. Жизнь вернулась. - Дружище, - сказал он официанту. - Бутылку джина, лимонный сок, лед и четыре порции миног в двести шестнадцатый. И быстро! Алкоголики, - сказал он Голему и Р. Квадриге. - Паршивые ресто- ранные крысы. Пропадайте Вы тут пропадом, а я пойду к Диане. - Он - 126 - ................................................................. готов был их расцеловать. Голем сказал, ни к кому не обращаясь: - Бедный прекрасный утенок! На секунду Виктор ощутил сожаление. Всплыло и исчезло воспоми- нание о каких-то огромных упущенных возможностях. Но он только рассмеялся, отпихнул кресло и зашагал к выходу. . - 127 - ................................................................. 12. Глава двенадцатая Через год после войны поручика Б. демобилизовали по ранению. Ему навесили медаль "Виктория", сунули в зубы месячный оклад де- нежного содержания и картонный ящик с подарком господина прези- дента: бутылка трофейного шнапса, две жестянки страсбургского паштета, два круга копченой конской колбасы и трофейные же шелко- вые подштанники для устройства семейной жизни. Вернувшись в сто- лицу, поручик не унывает. Он - хороший механик, и его в любой мо- мент возьмут работать в университетские мастерские, откуда он ушел добровольцем, но он не торопится - восстанавливает старые знакомства, заводит новые, а в промежутках пропивает барахло, изъятое у неприятеля в счет репараций. На одной вечеринке он встречает женщину по имени Нора, очень похожую на Диану; описание вечеринки: заезжанные довоенные пластинки, денатурат домашней очистки, американская тушенка, шелковые блузки на голое тело и морковь во всех видах. Поручик, звеня медалями, мигом разгоняет разных штатских, неустанно подкладывающих Норе вареную морковь, и начинает правильную осаду. Нора ведет себя странно. С одной сто- роны она явно непрочь, но с другой стороны она дает ему понять, что связываться с ней опасно. Однако разгоряченный денатуратом экс-поручик не желает ничего знать. Они покидают вечеринку и отп- равляются к Норе. Послевоенная столица ночью: редкие фонари, мос- товая в выбоинах, огороженные развалины, недостроенный цирк, в котором гниют шесть тысяч пленных под охраной двух инвалидов, в совершенно уже темном переулке кого-то грабят. Нора живет в ста- ринном трехэтажном доме, лестница загажена, на одной двери над- пись мелом: "Здесь живет немецкая овчарка". В длинном коридоре, заваленном разным хламом, отшатываются в тень затхлые личности. Нора, гремя многочисленными ключами, отпирает свою дверь с чудом сохранившейся блестящей кожанной обивкой. В прихожей она делает еще одно предупреждение, но Б. Полагая, что речь идет всего лишь о какой-нибудь уголовщине, отвечает только, что хаживал на танки в конном строю. Квартирка не по времени чистенькая и уютная, ог- ромный диван, Нора смотрит на поручика с каким-то сожалением, уходит ненадолго и возвращается с початой бутылкой коньяка, оде- тая в высшей степени соблазнительно. Оказывается, в их распоряже- нии всего полчаса. По истечении получаса удовлетворенный поручик уходит с надеждой встретится вновь. В конце коридора его уже ждут - два затхлых человека в тени. Неприятно усмехаясь, они загоражи- вают дорогу и предлагают поговорить. Поручик без лишних слов при- нимается их бить и одерживает неожиданно легкую победу. Сбитые с ног, затхлые люди, плача и хихикая разъясняют поручику Б. его по- ложение. Экс-поручик бил своих. Они теперь все свои. Нора не просто соблазнительная женщина, Нора - королева столичных клопов. Вам теперь конец, господин офицер, встретимся в "Атакаме", мы все там встречаемся каждую ночь. Идите домой, а когда Вам станет нев- терпеж, приходите, у нас открыто до утра... На западной окраине столицы, в доходном доме рядом с химичес- ким заводом, живет многодетный титулярный советник Б. Нарочито - 128 - ................................................................. подробное и нарочито скучное описание обстоятельств героя: три комнатки, кухня, прихожая, стертая жена, пятеро зеленоватых де- тей, крепкая старая теща, переселившаяся из деревни. Химический завод воняет, днем и ночью над ним стоят столбы разноцветного ды- ма, от ядовитого смрада умирают деревья, желтеет трава, дико и странно мутируют мухи. Несколько лет титулярный советник ведет компанию по укрощению завода: гневные требования в адрес адми- нистрации, слезные петиции во все инстанции, разгромные фельетоны во все газеты, бесплодные попытки организовать пикеты у проход- ной. Однако завод стоит как бастион. На набережной перед заводом замертво падают отравленные часовые, дохнут домашние животные, покидают квартиры и уходят бродяжничать целые семьи, в газетах появляются некрологи на преждевременную кончину директора завода. У титулярного советника Б. умирает жена, дети по очереди заболе- вают бронхиальной астмой. Однажды вечером, спустившись в подвал за дровами, он обнаруживает там сохранившийся со времен сопротив- ления миномет и огромный запас мин. Той же ночью он перетаскивает все это на чердак и открывает слуховое окно. Завод лежит перед ним, как на ладони: в резком свете прожекторных ламп снуют рабо- чие, бегают вагонетки, плывут желто-зеленые клубы ядовитых паров. "Я тебя убью", - шепчет титулярный советник и открывает огонь. В этот день он не идет на службу, на следующий день - тоже. Он не спит, не ест, он сидит на корточках под слуховым окном и стреля- ет. Время от времени он делает перерывы, чтобы охладился ствол миномета. Иногда ему кажется, что химический смрад ослабевает, и тогда он улыбается, облизывает губы и шепчет: "Я убью тебя". По- том он падает без сил и засыпает, а проснувшись, видит, что мины кончились - осталось три штуки. Он выстреливает их и высовывается в окно, обширный двор завода усеян воронками, зияют выбитые стек- ла, на боках гигантских газгольдеров темнеют вмятины, двор пере- рыт сложной системой траншей, по траншеям короткими перебежками двигаются рабочие, быстрее прежнего бегают вагонетки, водители автокаров защищены железными листами, а когда ветер относит клубы ядовитых паров, на кирпичной стене заводоуправления открывается свежая белая надпись: "Внимание! При стрельбе эта сторона наибо- лее опасна"... Виктор дочитал последнюю страницу, закурил и поглядел на лис- ток, заправленный в машинку. Там было всего полторы строчки: "Выйдя из редакции, журналист Б. Хотел было взять такси, но пере- думал и спустился в подземку". Виктор совершенно точно знал, что случилось затем с журналистом Б. но писать больше не мог. Часы показывали без четверти три. Виктор поднялся и распахнул окно. На улице черным-черно, и в черноте сверкал дождь. Виктор докурил у окна сигарету, выбросил окурок в мокрую ночь и позвонил портье. Виктор осведомился, какой сегодня день недели. Незнакомый голос, помедлив, сообщил, что сейчас ночь с пятницы на субботу. Виктор поморгал, положил трубку и решительно выдернул листок из машинки. Хватит. Двое суток подряд, не разгибаясь, никого не видя, ни с кем не разговаривая, выключив телефон, не отвечая на стук, без Дианы, без выпивки, кажется, даже без еды, только время от време- ни забираясь на кровать, чтобы увидеть во сне королеву клопов, - 129 - ................................................................. как она сидит у притолки и шевелит черными усиками... Хватит. Журналист Б. подождет на платформе, пока подойдет поезд с над- писью "Посадки нет". Ничего с ним не сделается. А мы пока заку- сим, мы это заслужили, ей богу... Виктор убрал машинку, спрятал в стол рукопись и пошарил в пустом баре. Потом он жевал черствую булку с джемом и горько сетовал на то, что вылил пол-бутылки бренди в раковину во избежании соблазна, и радовался, что цикл "За кулисами большого города" все-таки начат, и начат неплохо, прекрасно начат, вполне удовлетворительно. Хотя, наверное, при- дется все переписать. Странно все-таки, подумал он, почему эти рассказы пошли именно сейчас? Почему не год назад, не два года назад, когда я их придумал? Сейчас я должен был бы писать о хану- рике, вообразившем себя суперменом, вот о чем. Я ведь начал с этого. Впрочем, такое со мной не в первый раз. А если подумать и хорошенько вспомнить, то так бывает всегда. И именно поэтому не- возможно писать по заказу. Начинаешь писать роман о юных годах господина президента, а получается про необитаемый остров, где живут странные обезьяны, которые питаются не бананами, а мыслями потерпевших кораблекрушение... Ну, здесь, положим, связь на по- верхности. Э, да чего там, всегда она есть. Надо только покопать- ся, а кому охота копаться, если хочется выпить после двухдневного воздержания. Спущусь-ка я сейчас вниз, у портье всегда найдется выпить. Дожую вот сейчас и спущусь... Виктор вздрогнул и перестал жевать. Из черного провала за ок- ном сквозь плеск дождя донесся звук: как будто ударили молотком по доске. Стреляют, с удивлением подумал Виктор. Некоторое время он напряженно прислушивался. ... Ну, хорошо, а что автор хотел сказать этим своим сочинени- ем? Зачем ему понадобилось воскрешать тяжелые послевоенные време- на, когда кое-где еще встречались клопы и легкомысленные женщины? Может быть, автор хотел показать героизм и стойкость столицы, ко- торая под предводительством его высокопревосходительства... Не выйдет, господин Банев! Не позволим! Весь мир знает, что по пря- мому указанию господина президента на владельцев химических предприятий, загрязняющих воздух только в столице наложен штраф в размере... Что благодаря личной и неусыпной заботе господина пре- зидента более ста тысяч детей столицы ежегодно выезжают в заго- родные лагеря... Что согласно табелю о рангах чины ниже надворных советников не имеют права собирать подписи под петициями... Тут свет погас. "Ага!" - Сказал Виктор вслух, и лампа загоре- лась снова, но в полнакала. "Эт-то еще что?" - Произнес Виктор, однако светлей не стало. Виктор подождал немного, потом позвонил портье. Никто не отозвался. Можно позвонить на электростанцию, но для этого надо найти телефонную книгу, а где ее искать, и все равно пора ложиться. Только сначала надо выпить. Виктор поднялся и вдруг услышал какой-то шорох. Кто-то возил по двери руками. По- том в дверь начали толкаться. "Кто там?" - Спросил Виктор, но ему не ответили, слышно было только, как толкаются и сопят. Виктору стало жутко. Озаренные красноватым полусветом стены казались чу- жими и непривычными, в углах сгустилось слишком много тени, а за дверью возилось что-то большое, тупое и бессмысленное... "Чем бы - 130 - ................................................................. его?" - Подумал Виктор, озираясь, но тут за дверью сказали сиплым шепотом: "Банев, эй, Банев, ты здесь?" Отпустив вполголоса "иди- от", Виктор вышел в прихожую и повернул ключ. В номер ввалился Р. Квадрига. Он был в халате, волосы у него были всклочены, глаза бегали. - Слава богу, что хоть ты на месте, - сразу же заговорил он.- А то я совсем со страху спятил... Слушай, Банев, надо удирать... Пойдем, а? Пойдем отсюда, Банев... - Он схватил Виктора за рубаш- ку и потянул в коридор. - Пойдем, невозможно больше... - Обалдел, - сказал Виктор, вырываясь. - Иди спать, рамолик. Три часа. Но Квадрига снова ловко ухватил его за рубашку, и Виктор с удивлением обнаружил, что доктор гонорис кауза совершенно трезв, от него даже не пахло. - Нельзя спать, - сказал Квадрига. - Из этого проклятого дома надо удирать. Видишь, что со светом? Мы здесь погибнем... И вооб- ще из города надо удирать. У меня на вилле машина. Пошли. Я бы один уехал, да боюсь выйти... - Погоди, не хватайся, - сказал Виктор. - Успокойся сначала. Он втащил Квадригу в номер, усадил в кресле, а сам побежал в ванную за стаканом воды. Квадрига сейчас же вскочил и побежал за ним. - Мы здесь с тобой одни, никого не осталось, - сказал он. - Голема нет, швейцара нет, директора нет... Виктор открутил кран. В трубах заворчало, вылилось несколько капель. - Тебе что, сказал Квадрига, - воды нужно? Пойдем, у меня есть целая бутылка. Только быстрее. И вместе. Виктор потряс кран. Вылилось еще несколько капель, и ворчание прекратилось. - В чем дело? - Спросил Виктор, холодея. - Война? - Квадрига махнул рукой. - Да какая война... Удирать надо, пока не поздно, а он война. - Почему - удирать? - По дороге, - сказал Квадрига, идиотски хихикнув. Виктор отодвинул его локтем, вышел из номера и направился вниз, к портье. Квадрига семенил следом. - Слушай, - бормотал он. - Давай через черный ход... Только бы уйти, а там у меня машина. Уже заправлена, погружена... Я как чувствовал, ей-богу... Водочки выпьем и поедем, а то здесь водоч- ки не осталось... В коридоре тускло, как красные карлики, светились плафоны, на лестнице света не было вообще, в вестибюле - тоже, только над конторкой портье тлела лампочка. Там кто-то сидел, но это был не портье. - Пойдем, пойдем, - сказал Квадрига и потянул Виктора к выхо- ду. - Туда не надо, там нехорошо... Виктор высвободился и подошел к конторке. - Что у вас тут за безобразие... - Начал он и замолчал. За конторкой сидел Зурзмансор и быстро писал в толстой тетра- ди. - 131 - ................................................................. - Банев, - сказал он не поднимая головы. - Вот и все, Банев. Прощайте. И не забывайте наш разговор. - А я не собираюсь уезжать, - возразил Виктор. Голос у него сорвался. - Я намерен узнать, что делается с электричеством и во- дой. Это ваша работа? Зурзмансор поднял желтое лицо. - Нет, - сказал он. - Больше мы не работаем. Прощайте, Банев. - Он протянул через конторку руку в перчатке. Виктор машинально взял эту руку, ощутил пожатие и пожал сам. - Такова жизнь, - ска- зал Зурзмансор. - Будущее создается тобой, но не для тебя. Вы, кажется, это уже поняли. Или скоро поймете. Это Вас касается больше, чем нас. Прощайте. Он кивнул и снова принялся писать. - Пойдем! - Прошипел над ухом Квадрига. - Ничего не понимаю, - громко, на весь вестибюль произнес Вик- тор. - Что здесь происходит? Он не желал, чтобы в вестибюле было тихо. Он не желал ощущать себя здесь посторонним. Не он здесь посторонний, и нечего Зурз- мансору сидеть в три часа ночи за конторкой портье. И нечего меня запугивать, я вам не Квадрига... Но Зурзмансор не услышал или не захотел услышать. Тогда Виктор демонстративно пожал плечами и направился в ресторан. В дверях он остановился. В зале тускло светились торшеры, тускло светилась люстра, тускло светились рожки на стенах, и зал был полон. За столиками сидели мокрецы. Они все были одинаковые, только сидели в разных позах. Одни читали, другие спали, а многие, словно окоченев, не- подвижно смотрели в пространство. Светлели голые черепа, пахло сыростью и медикаментами. Окна были распахнуты, на полу темнела вода. Не было слышно ни звука, только плеск дождя доносился сна- ружи... Потом перед Виктором появился Голем, напряженный, озабоченный, совсем старый. - Почему Вы еще здесь? - Спросил он вполголоса. - Уходите, здесь нельзя. - Что значит - нельзя? - Сказал Виктор, снова раздражаясь. - Я хочу выпить. - Тише, - сказал Голем. - Я думал, Вы уже уехали. Я стучал к вам. Куда Вы сейчас? - К себе в номер. Возьму бутылку и пойду к себе в номер. - Здесь нет спиртного, - сказал Голем. Виктор молча показал пальцем на бар, где тускло блестели ряды бутылок. Голем оглянулся. - Нет, - сказал он. - Увы. - Я хочу пить! - Повторил Виктор упрямым голосом. Но он не ощущал в себе упрямства. Он хорохорился. Мокрецы смотрели на него. Читающие опустили книги, окаменевшие повернули черепа, и только спавшие продолжали спать. Десятки блестевших глаз словно бы повисших в красноватом сумраке, смотрели на него. - Не ходите в номер, - сказал Голем. Уходите из гостиницы. К Лоле... Или к доктору на виллу... Только чтобы я знал, где Вы сейчас находитесь. Я за Вами заеду... Слушайте, Виктор, не ере- - 132 - ................................................................. пеньтесь, делайте, как я говорю. Рассказывать сейчас некогда и непристойно. Жалко, Дианы нет, она бы подтвердила... - А где Диана? Голем опять оглянулся и посмотрел на часы. - В четыре часа... Или в пять... Она будет на автостанции у солнечных ворот. - А где она сейчас? - Сейчас она занята. - Так, - сказал Виктор и тоже посмотрел на часы. - В четыре или в пять у солнечных ворот. - Ему очень хотелось уйти. Невыно- симо было стоять вот так, в фокусе внимания этого тихого сборища. - Может быть, в шесть, - сказал Голем. - У солнечных ворот... - Повторил Виктор. - Это там, где вилла вашего доктора. - Вот-вот, - сказал Голем. - Отправляйтесь на виллу и там жди- те. - По-моему, Вы просто хотите меня выпроводить, - сказал Вик- тор. - Да, - сказал Голем. Он вдруг с интересом уставился Виктору в лицо. - Виктуар, неужели Вам совсем-совсем не хочется отсюда уб- раться? - Мне хочется спать, - небрежно сказал Виктор. - Я две ночи не спал. - Он взял Голема за пуговицу и вывел в вестибюль. - Ладно, я уеду, - сказал он. - Но что это за паноптикум? У Вас здесь съезд? - Да, - сказал Голем. - Или Вы подняли восстание? - Да, - сказал Голем. - А может быть, война началась? - Да, - сказал Голем. - Да, да, да, да. Убирайтесь отсюда. - Ладно, - сказал Виктор. Он повернулся, чтобы идти, но оста- новился. - А Диана? - Спросил он. - Ей ничего не грозит, - сказал Голем. - И мне тоже. Никому из нас ничего не грозит. Во всяком случае, до шести. Может быть, до семи. - Вы мне отвечаете за Диану, - сказал Виктор тихо. Голем вынул носовой платок и вытер шею. - Я отвечаю за все, - сказал он. - Да? Я бы предпочел, чтобы Вы отвечали только за Диану. - Вы мне надоели, - сказал Голем. - Ох, как Вы мне надоели, прекрасный утенок. Диана с детьми. Диане абсолютно ничего не гро- зит. И уходите. Мне надо работать. Виктор повернулся и пошел к лестнице. Зурзмансора за конторкой не было, только тлела лампочка над толстой клеенчатой тетрадью. - Банев, - позвал Р. Квадрига из какого-то темного угла. - Ку- да ты? Пойдем! - Не могу же я тащиться под дождем в шлепанцах? - Сердито отозвался Виктор, не оборачиваясь. Выперли, думал он. Из гостини- цы они нас выперли. А может быть, из ратуши они нас тоже выперли. И может быть, из города... А дальше что? У себя в номере он быст- ро переоделся и натянул плащ. Квадрига неотступно путался под но- - 133 - ................................................................. гами. - Так и пойдешь в халате? - Спросил Виктор. - Он теплый, - сказал Квадрига. - А дома еще есть. - Болван, иди оденься. - Не пойду, - твердо сказал Квадрига. - Пойдем вместе, - предложил Виктор. - Нет. И вместе не надо. Да ты не бойся, я так... Я привык... Квадрига был как пудель, рвущийся гулять. Он подпрыгнул, заг- лядывая в глаза, громко дышал, тянул за одежду, подбегал к двери и возвращался. Убеждать его было бесполезно. Виктор сунул ему свой старый плащ и задумался. Он вынул из стола документы и день- ги, рассовал их по карманам, закрыл окно и погасил свет. Затем он отдался на волю Квадриге. Доктор гонорис кауза, нагнув голову, стремительно протащил его через коридор, по служебной лестнице, мимо темной холодной кухни, выпихнул его в дверь под проливной дождь в кромешную темноту и выскочил следом. - Слава богу, выбрались, - сказал он. - Бежим! Но бегать он не умел. Его одолевала одышка, да и темно было так, что идти приходилось почти наощупь, держась за стены. Разве только общее направление можно было угадывать по уличным фонарям, горевшим вполнакала, да кое-где сквозь щели в занавесках просачи- вался красноватый свет. Дождь сыпал без передышки, но улицы не были совершенно пустынны; кто-то переговаривался вполголоса, мяу- кал грудной младенец, пару раз проезжали тяжелые грузовики, какая -то телега прогремела железными ободьями по асфальту. "Все бегут, - бормотал Квадрига. - Все удирают. Одни мы тащимся. "Виктор мол- чал. Под ногами хлюпало, туфли промокли, по лицу ползла мутнова- тая вода. Квадрига цеплялся как клещ, все это было гадко, бездар- но, и тащиться предстояло через весь город, и конца этому не было видно. Он налетел на водосточную трубу, что-то хрустнуло, Квадри- га оторвался и сейчас же плачуще заорал на весь город: "Банев! Где ты?" Пока они шарили в мокрой темноте, ища друг друга, над головами хлопнуло окошко, придушенный голос осведомился: "Ну, что слышно?" "Темно, так и не так..." - Ответил Виктор. "Точно! - С энтузиазмом подхватил голос. - И воды нет... Хорошо, мы корыто успели набрать." "А что будет?" - Спросил Виктор, придерживая Квадригу, рвущегося вперед. После некоторого молчания голос про- изнес: "Эвакуацию объявят, не иначе... Эх, жизнь!" И окошко зах- лопнулось. Потащились дальше. Квадрига, держась за Виктора обеими руками, принялся сбивчиво рассказывать, как он проснулся от ужа- са, спустился вниз и увидел там этот шабаш... Налетели впотьмах на грузовик, ощупью обогнули его и налетели на человека с ка- ким-то грузом. Квадрига опять заорал. "В чем дело?" - Свирепо спросил Виктор. "Дерется, - обиженно сообщил Квадрига. - Прямо по печени. Ящиком". На тротуарах оказывались наперекосяк поставлен- ные автомобили, холодильники, буфеты, целые заросли растений в горшках, Квадригу занесло в открытый зеркальный шкаф, потом он запутался в велосипеде. Виктор медленно стервенел. На каком-то углу их остановили, осветив фонариком. Блеснули мокрые солдатские каски, грубый голос с южным выговором объявил: "Военный патруль. - 134 - ................................................................. Предъявите документы." У Квадриги документов, естественно, не бы- ло, и он немедленно стал кричать, что он доктор, что он лауреат, что он лично знаком... Грубый голос презрительно сказал: "Шпаки. Пропустите". Пересекли городскую площадь. Перед полицейским уп- равлением сгрудились автомобили с зажженными фарами. Бессмысленно метались золоторубашники, сверкая медью своих пожарных шлемов, раздавались зычные неразборчивые команды. Видно было, что центр паники здесь. Отсветы фар еще некоторое время озаряли дорогу, за- тем снова стало темно. Квадрига больше не бормотал, а только пыхтел и постанывал. Несколько раз он падал, увлекая за собой Виктора. Они извозились как свиньи. Виктор совершенно отупел и больше не ругался, пелена покорной апатии обволокла мозг, надо было идти, отпихивать неви- димых встречных, снова и снова поднимать Квадригу за ворот раз- бухшего халата, нельзя было только останавливаться и ни в коем случае нельзя было идти назад. Что-то вспомнилось ему, что-то давно бывшее, позорное, горькое, неправдоподобное, только тогда было зарево и людская каша на улицах, и вдали дома с окнами, зак- лееные крест-накрест, и в лицо летел пепел, и вонь горелой бума- ги, а на крыльцо красивого особняка с огромным национальным фла- гом вышел высокий полковник в роскошной лейбгусарской форме, снял фуражку и застрелился, а мы ободранные, окровавленные, проданные, преданные, тоже в гусарской форме, но уже не гусары, а почти де- зертиры, засвистели, заржали, заулюкали, и кто-то запустил в труп полковника обломок своей сабли... - А ну, стой! - Шепотом сказали из темноты и уперлись в грудь чем-то знакомым. Виктор машинально поднял руки. - Как вы смеете! - Взвизгнул Квадрига у него за спиной. - А, ну, тихо, - сказал голос. - Караул! - Заорал Квадрига. - Тише, дурак, - сказал ему Виктор. - Сдаюсь, сдаюсь, - сказал он в темноту, откуда упирались в грудь стволом автомата и тяжело дышали. - Стрелять буду! - Испуганно предупредил голос. - Не надо, - сказал Виктор. - Мы же сдаемся. - В горле у него пересохло. - А ну, раздевайся! - Скомандовал голос. - То-есть как? - Ботинки снимай, плащ снимай, штаны... - Зачем? - Быстро, быстро! - Прошипел голос. Виктор присмотрелся, опустил руки, шагнул в сторону и, ухва- тившись за автомат, задрал ствол вверх. Грабитель пискнул, рва- нулся, но почему-то не выстрелил. Оба натужно кряхтели, выворачи- вая друг у друга оружие. "Банев! Где ты?" - В отчаянии вопил Квадрига. Наощупь и по запаху человек с автоматом был солдат. Не- которое время он рыпался, но Виктор был гораздо сильнее. - Все, - сказал Виктор сквозь зубы. - Все... Не дергайся, а то по морде получишь. - А Вы пустите! - Прошипел солдат, слабо сопротивляясь. - Тебе зачем мои штаны? Ты кто такой? - 135 - ................................................................. Солдат только пыхтел. "Виктор! - Вопил Квадрига уже где-то вдалеке. - А-а-а!" Из-за угла вывернула машина, осветила на се- кунду фарами знакомое веснушчатое лицо, круглые от страха глаза под каской и умчалась. - Э, а я ведь тебя знаю, - сказал Виктор. - Ты что же людей грабишь? Отдай автомат. Солдат, цепляясь каской, покорно вылез из ремня. - Так зачем тебе мои штаны? - Спросил Виктор. - Дезертируешь? Солдат сопел. Симпатичный такой солдатик, веснушчатый. - Ну, чего молчишь? Солдатик заплакал - тоненько с подвыванием. - Все равно мне теперь... - Забормотал он. - Все равно расс- трел. С поста я ушел. Убежал я с поста, пост бросил, куда мне теперь деваться... Отпустили бы меня, сударь, а? Я же не со зла, не злодей ведь я какой-нибудь, не выдавайте, а? Он хлюпал и сморкался, и в темноте, вероятно, утирал сопли ру- кавом шинели, жалкий, как все дезертиры, напуганный, как все де- зертиры, готовый на все. - Ладно, сказал Виктор. - Пойдешь с нами. Не выдадим. Одежда найдется. Пошли, только не отставай. Он пошел вперед, а солдатик потащился за ним, все еще всхлипы- вая. По собачьему вою нашли Квадригу. Теперь у Виктора на шее висел автомат, за левую его руку судорожно цеплялся всхлипывающий сол- датик, за правую - тихо завывающий Квадрига. Бред какой-то. Мож- но, конечно, вернуть разряженный автомат этому мальчишке и дать сопляку пинка. Нет, жалко. Сопляка жалко, и автомат, возможно, еще пригодится... Мы тут посоветовались с народом, и есть мнение, что разоружаться преждевременно. Автомат еще может пригодиться в грядущих боях... - Перестаньте ныть, вы, оба, - сказал Виктор. - Патрули сбе- гутся. Они притихли, а через пять минут, когда впереди забрезжили тусклые огни автостанции, Квадрига потянул Виктора направо, ра- достно бормоча: "Пришли, слава тебе, господи..." Ключ от калитки Квадрига, конечно, забыл в гостинице, в брю- ках. Чертыхаясь перелезли через ограду, чертыхаясь путались неко- торое время в мокрой сирени, чуть не упали в фонтан, добрались, наконец, до подъезда. Вышибли дверь и ввалились в холл. Щелкнул выключатель и холл озарился багровым полусветом. Виктор повалился в ближайшее кресло. Пока Квадрига бегал по дому в поисках полоте- нец и сухой одежды, солдатик живо разделся до белья, смотал об- мундирование в узел и засунул его под диван. После этого он нес- колько успокоился и перестал всхлипывать. Потом вернулся Квадрига, и они долго и ожесточенно растирались полотенцами и пе- реодевались. В холле царил хаос. Все было перевернуто, разбросано, засляко- щено. Книги валялись вперемешку с пыльным бельем и свернутыми холстами. Под ногами хрустело стекло, валялись сморщенные тюбики из-под красок, телевизор смотрел пустым прямоугольником экрана, а стол был заставлен грязной посудой с тухлыми объедками. В общем, только что не было навалено в углах, а может быть и было навалено - 136 - ................................................................. - в темноте не разберешь. Запах в доме стоял такой, что Виктор не вытерпел и распахнул окно. Квадрига принялся хозяйничать. Сначала он взялся за край сто- ла, наклонил его и с дребезгом ссыпал все на пол. Затем он вытер стол мокрым халатом, сбегал куда-то, принес три хрустальных бока- ла антикварной красоты и две квадратных бутылки. Подмигивая от нетерпения, он вытащил пробки и наполнил бокалы. - Будем здоровы, - неразборчиво пробормотал он, схватил свой бокал и жадно приник к нему, заранее закатывая глаза от наслажде- ния. Виктор, снисходительно усмехаясь, смотрел на него, разминая сигарету. На лице Квадриги изобразилось вдруг неописуемое изумле- ние пополам с обидой. - И здесь тоже... - проговорил он с отвращением. - Что такое? - спросил Виктор. - Вода, - робко подал голос солдатик. - Как есть вода. Холод- ная. Виктор отхлебнул из своего бокала. Да, это была вода, чистая, холодная, возможно даже дистилированная. - Ты чем нас поишь, Квадрига? - Спросил он. Квадрига, не говоря ни слова, схватил вторую бутылку и сделал глоток. Лицо его исказилось. Он сплюнул, сказал: "Боже мой!", пригнулся и на цыпочках вышел из комнаты. Солдатик опять всхлип- нул. Виктор посмотрел на бутылочные этикетки: ром, виски. Он сно- ва отхлебнул из бокала: вода. Запахло обыкновенной чертовщиной, сами собой скрипнули где-то половицы, кожа на спине съежилась под пристальным взглядом чьих-то глаз. Солдатик ушел с головой в во- ротник огромного Квадригиного свитера и засунул руки глубоко в рукава. Глаза у него были круглые, он не отрываясь смотрел на Виктора. Виктор спросил хрипло: - Ну, чего уставился? - А Вы чего? - шепотом спросил солдатик. - Я-то ничего, а ты вот что таращишься? - Так, а чего Вы... Страшно как-то, не надо так... Спокойствие, - сказал себе Виктор. - Ничего страшного. Это же суперы. Суперы еще и не то могут. Они, брат, все могут. Воду в вино, а вино в воду. Сидят себе в ресторане и превращают. Основу подрывают, краеугольный камень... Трезвенники, мать их... - Струсил? - сказал он солдатику. - Засранец ты. - Так страшно! - сказал солдатик, оживившись. - Вам то что, а я там натерпелся... Стоишь на посту ночью, а он вылетит из зоны, глянет на тебя сверху вниз и дальше... Капитан у нас один даже запачкался... Капитан все говорил: привыкнете, мол, служба, мол, присяга, мол... Ни фига не возможно привыкнуть. Давеча вот один приятель сел на крышу караулки и смотрит... А глаза-то ведь не человечьи, красные, светятся, и серой от него ну прямо так и не- сет... - Солдатик вынул руки из рукавов и перекрестился. Из недр виллы вновь появился Квадрига, все так же пригнувшись и на цыпочках. - Одна вода, - сказал он. - Виктор, давай удирать. Машина сто- - 137 - ................................................................. ит в гараже, заправленная, сядем и - ах! А? - Не паникуй, - сказал Виктор. - Удрать всегда успеем... А впрочем, как хочешь. Я сейчас не поеду, а ты валяй, и парнишку прихватишь. - Нет, - сказал Квадрига. - Без тебя я не поеду. - А тогда перестань трястись и принеси что-нибудь пожрать. - Приказал Виктор. - Хлеб у тебя в камень еще не превратился? Хлеб в камень не превратился. Консервы тоже остались консерва- ми, и неплохими консервами. Они ели, и солдатик рассказывал, какого страха он натерпелся за последние два дня, про летающих мокрецов, про нашествие дождевых червей, про ребятишек, которые за два дня стали взрослыми, про друга своего, рядового Крупмана, парнишечку двадцати лет, который со страху сделал себе самост- рел... И еще как обед в караулку принесли, поставили разогревать, два часа обед на плите стоял, так и не разогрелся, холодным съ- ели... А нынче заступил на пост, в восемь часов вечера, дождь кромешный с градом, над зоной - неположенные огни, музыка разда- ется нечеловеческая, и какой-то голос все говорит и говорит, го- ворит и говорит, а что говорит - не понять ни слова. А потом из степи крутящиеся вышки, столбы - в зону. И только они в зону заш- ли, как отворяются ворота, и вылетает из зоны господин капитан на своей машине. Я на караул не успел взять, вижу только, что госпо- дин капитан - на заднем сидении, без фуражки, без плаща - лупит шофера в шею и орет: "Давай, сукин сын! - Орет. - Давай!" Оторва- лось что-то внутри у меня, и словно мне кто сказал: беги, гово- рит, рви когти, а то костей не соберешь. Ну, я и рванул. Да не по дороге, а напрямик, через степь, через овраги, чуть в болоте не завяз, накидку где-то оставил, новую, вчера выдали, но к городу вышел, а в городе патрули. Раз я от них еле ушел, второй раз еще ушел, добрался до сюда вот, до автостанции, смотрю гражданских там пускают, а нашего брата - шиш, пропуск требуют. Ну, я и ре- шился... Рассказав свою историю, солдатик свернулся в кресле и тут же заснул. Мучительно трезвый Квадрига снова принялся твердить, что надо удирать и немедленно. "Вот же человек, - твердил он, тыча вилкой в сторону заснувшего воина. - Понимает же человек... А ты дубина, Банев, непробиваемый дубина. Как ты не чувствуешь, я просто физически ощущаю, как на меня с севера давит... Ты поверь мне... Я знаю, ты мне не веришь, но сейчас поверь, я ведь давно вам говорю: нельзя здесь оставаться... Голем тебе голову заморо- чил, пьяница носатая... Ты пойми, сейчас дорога свободная, все ждут рассвета, а потом все мосты забьют, как в сороковом... Дуби- на ты упрямая, Банев, и всегда был такой, и в гимназии ты такой был..." Виктор велел ему спать или убираться к черту. Квадрига надулся, доел консервы и забрался на диван, закутавшись в махро- вое одеяло. Некоторое время он ворочался, кряхтел, бормотал апо- калиптические предупреждения, потом затих. Было четыре часа. В четыре десять свет мигнул и погас совсем. Виктор вытянулся на кресле, укрылся каким-то сухим тряпьем и лежал тихо, глядя в темное окно и прислушиваясь. Постанывал солдатик во сне, всхлипы- вал намаявшийся доктор гонорис кауза. Где-то, наверное на автос- - 138 - ................................................................. танции, взрывали двигатели, неразборчиво кричали голоса. Виктор попытался разобраться в происходящем и пришел к выводу, что мок- рецы рассорились-таки с генералом Пфердом, выперли его из лепро- зория, легкомысленно перенесли свою резиденцию в город и вообра- жают, что раз умеют превращать вино в воду и наводить на людей ужас, то смогут продержаться против современной армии... Да что там - против современной полиции. Идиоты. Разрушат город, сами погибнут, людей оставят без крова. И дети... Детей же загубят, сволочи! А зачем? Что им надо? Неужели опять драка за власть? Эх, вы, а еще суперы. Тоже мне - умные, талантливые... Та же дрянь, что и мы. Еще один новый порядок, а чем порядок новее, тем хуже, это уж известно. Ирма, Диана... Он встрепенулся, нащупал в темно- те телефон, снял трубку. Телефон молчал. Опять они что-то не поделили, а мы, которым не надо ни тех, ни других, а надо, чтобы нас оставили в покое, мы опять должны сры- ваться с места, топтать друг друга, бежать, спасаться, или тем хуже - выбирать свою сторону, ничего не понимая, ничего не зная, веря на слово, и даже не на слово, а черт знает на что... Стре- лять друг в друга, грызть друг друга... Привычные мысли в привычном русле. Тысячу раз я уже так думал. Приучены-с. Сызмальства приучены-с. Либо ура-ура, либо пошли вы все к черту, никому не верю. Думать не умеете, господин банев, вот что. А потому упрощаете. Какое бы сложное социальное движение не встретилось вам на пути, вы прежде всего стремитесь его упрос- тить. Либо верой, либо неверием. И если уж верите, то аж до обом- ления, до преданнейшего щенячьего визга. А если не верите, то со сладострастием харкаете растравленной желчью на все идеалы и на ложные, и на истиные. Перри Мэйсон говаривал: улики сами по себе не страшны, страшна неправильная интерпретация. То же с полити- кой жулье интерпретирует так, как ему выгодно, а мы, простаки, подхватываем готовую интерпретацию. Потому что ее умеем, не можем и не хотим подумать сами. А когда простак Банев никогда в жизни ничего, кроме политического жулья, не видивший, начинает интерп- ретировать сам, то опять же садится в лужу, потому что неграмо- тен, думать по-настоящему не обучен и потому, естественно, ни в какой другой терминологии, кроме как в жульнической, разбираться не способен. Новый мир, старый мир... И сразу ассоциации... Ну, ладно, но ведь простак Банев существует не первый день, кое-что понимает, кое-чему научился. Не полный же он маразматик. Есть же Диана, Зурзмансор, Голем. Почему я должен верить этому фашисту Павору, или этому сопливому деревенскому недорослю, или трезвому Квадриге? Почему обязательно кровь, гной, грязь? Почему? Мокрецы выступили против Пферда? Прекрасно! Гнать его в шею. Давно по- ра... И детей они не дадут в обиду, непохоже на них... И не рвут они на себе жилеток, не взывают к национальному самосознанию, не развязывают дремучих инстинктов... То что наиболее естественно, то наименее приличествует человеку - правильно, Бол-Кунац, моло- дец... И вполне может быть, что это новый мир без нового порядка. Страшно? Неуютно? Но так и должно быть. Будущее создается тобою но не для тебя. Ишь, как я взвился, когда меня покрыло пятнами будущего! Как запросился назад, к миногам, к водке... Вспоминать - 139 - ................................................................. противно, а ведь так и должно было быть... Да, ненавижу старый мир. Глупость его ненавижу, равнодушие, коварство, фашизм... А что я без всего этого? Это хлеб мой и вода моя. Очистите вокруг меня мир, сделайте его таким, каким я хочу его видеть, и мне ко- нец. Восхвалять я не умею, ненавижу восхваление, а ругать будет нечего, ненавидеть будет нечего - тоска, смерть... Новый мир - строгий справедливый, умный, стерильно чистый - я ему не нужен, я в нем нуль. Я был ему нужен, когда боролся за него... А раз я ему не нужен, то и он мне не нужен, но если он мне не нужен, то зачем я за него дерусь? Эх, старые добрые времена, когда можно было от- дать свою жизнь за построение нового мира, а умереть в старом. Акселерация, везде акселерация... Но нельзя не бороться против, не борясь за! Ну что же, значит, когда ты рубишь лес, больше все- го достанется тому самому суку, на котором ты сидишь. ... Где-то в огромном пустом мире плакала девочка, жалобно повторяя: не хочу, не хочу, несправедливо, жестоко, мало ли что будет лучше, тогда пускай не будет лучше, пускай они останутся, пускай они будут, неужели нельзя сделать так, чтобы они остались с нами, как глупо, как бессмысленно... Это же Ирма, подумал он. "Ирма!" - Крикнул Виктор и проснулся. Храпел Квадрига. Дождь за окном прекратился, и стало как-будто светлее. Виктор поднес к глазам часы. Светящиеся стрелки показы- вали без четверти пять. Тянуло промозглым холодом, надо было встать и закрыть окно, но он угрелся, шевелиться не хотелось, и веки сами собой наползли на глаза. Не то во сне, не то наяву, где -то рядом проходили машины, тащились по грязной дороге машины, через бесконечное грязное поле, под серым грязным небом, мимо раздавленной пушки с задранным стволом, мимо обгорелой печной трубы, на которой сидели сытые вороны, и промозглая сырость про- никла под брезент, под шинель, и страшно хотелось спать, но спать было нельзя, потому что должна была проехать Диана, а калитка за- перта, в окнах темно, она подумала, что меня здесь нет, и поехала дальше, а он выскочил из окна и изо всех сил погнался за машиной и кричал так, что лопались жилы, но тут как раз шли танки, грохо- тали и гремели, он не слышал самого себя, и Диана укатила туда, к переправе, где все горело, где ее убьют, и он останется один, и тут возник свирепый пронзительный визг бомбы прямо в темя, прямо в мозг... Виктор бросился в кювет и вывалился из кресла. Визжал Р. Квадрига. Он раскорячился перед открытым окном, гля- дел в небо и визжал, как бомба. Было светло, но это не был днев- ной свет. На захламленном полу лежали разные ясные прямоугольни- ки. Виктор подбежал к окну и выглянул. Это была луна - ледяная, маленькая, ослепительно яркая. В ней было что-то невыносимо страшное. Виктор не сразу понял - что. Небо было по-прежнему за- тянуто тучами, но в этих тучах кто-то вырезал ровный аккуратный квадратик и в центре квадрата была луна. Квадрига уже не визжал. Он зашелся от визга и издавал только слабые скрипучие звуки. Виктор с трудом перевел дыхание и вдруг почувствовал злость. Да что им здесь - цирк, что ли? За кого они меня принимают? Квадрига все скрипел. - Перестань! - Рявкнул Виктор с ненавистью. - Квадратов не ви- - 140 - ................................................................. дел? Живописец дерьмовый! Холуй! Он схватил Квадригу за мохровое одеяло и тряхнул изо всех сил. Квадрига повалился на пол и замер. - Хорошо, - сказал он вдруг неожиданно ясным и отчетливым го- лосом. - С меня хватит. Он поднялся на четвереньки и прямо с четверенек, как спринтер, кинулся вон. Виктор снова посмотрел в окно. В глубине души он на- деялся, что ему привиделось, но все оставалось по-прежнему, и он даже разглядел в правом нижнем углу квадрата крошечную звездочку. Прекрасно были видны мокрые кусты сирени и бездействующий фонтан с аллегорической рыбой из мрамора, и узорные ворота, а за ворота- ми - черная лента шоссе. Виктор сел на подоконник и, следя за тем, чтобы не дрожали пальцы, закурил. Мельком он заметил, что солдатика в холле нет - то ли удрал солдатик, то ли спрятался под диван и помер от страха. Автомат, во всяком случае, лежал на прежнем месте, и Виктор истерически хихикнул сопоставляя эту нес- частную железяку с силами, которые проделали квадратный колодец в тучах. Ну и фокусники. Не-ет, если новый мир и погибнет, то ста- рому тоже достанется на орехи... А все-таки хорошо, что под рукой автомат. Глупо, но с ним как-то спокойнее. И подумавши - неглупо вовсе. Ведь ясно же - ожидается великий драп, это же в воздухе висит, а когда идет великий драп, всегда лучше держаться в сто- ронке и иметь при себе оружие... Во дворе взревел мотор, из-за угла вынесся огромный, бесконечно длинный лимузин Квадриги (личный подарок господина президента за бескорыстную службу преданной кистью), и не разби- рая дороги, устремился к воротам, вышиб их с треском, вылетел на шоссе, повернулся и скрылся из виду. - Удрал-таки, скотина, - пробормотал Виктор, не без зависти. Он слез с подоконника, повесил на плечо автомат, сверху накинул плащ и окликнул солдатика. Солдатик не откликнулся. Виктор загля- нул под диван, но там был только серый узел с обмундированием. Виктор закурил еще одну сигарету и вышел во двор. В кустах сирени рядом с выбитыми воротами он нашел скамейку странной формы, но очень удобную, а главное - с хорошим видом на шоссе, уселся, по- ложив ногу на ногу, и поплотнее закутался в плащ. Сначала на шос- се было пусто, но потом прошла машина, другая, третья - и он по- нял, что драп начался. Город прорвало, как нарыв. Вперди драпали избранные, драпали магистратура и полиция, драпали промышленность и торговля, драпа- ли суд и акциз, финансы и народное просвещение, почта и телеграф, драпали золотые рубашки - все, все в облаках бензиновой вони, в трескотне выхлопов, встрепанные, агрессивные, злобные, тупые, ли- хоимцы, стяжатели, слуги народа, в вое автомобильных сирен, в ис- терическом стоне сигналов - рев стоял на шоссе, а гигантский фу- рункул все выдавливался и выдавливался, и когда схлынул гной, потекла кроввь: собственно народ - на битком набитых грузовиках, в перекошенных автобусах, в навьюченных малолитражках, на мото- циклах, на велосипедах, на повозках, пешком, толкая ручные тележ- ки, пешком, сгибаясь под тяжестью узлов, пешком с пустыми руками, угрюмые, молчаливые, потерявшиеся, оставляя позади себя дома, - 141 - ................................................................. своих клопов, свое нехитрое счастье, налаженную жизнь, свое прош- лое и свое будущее. За народом отступала армия. Медленно прополз вездеход с офицерами, бронетранспортер, проехали два грузовика с солдатами и наши лучшие в мире походные кухни, а последним дви- гался полугусеничный броневик с пулеметами, развернутыми назад. Светало, побледнела луна, страшный квадрат расплылся, тучи та- яли: наступало утро. Виктор подождал минут пятнадцать, никого больше не дождался и вышел за ворота. На асфальте валялись гряз- ные тряпки, чей-то раздавленный чемодан - хороший чемодан, по всему видно - начальство обронило, колесо от телеги, на обочине, немного поодаль, и сама телега, со старым продранным диваном и фикусом. На середине шоссе прямо напротив ворот - одинокая голо- ва. Вокруг было пусто. Виктор посмотрел в сторону автостанции. Там тоже больше не было ни одной машины, ни одного человека. В садах засвистели птицы, поднималось солнце, которого Виктор не видел уже полмесяца, а город - несколько лет. Но теперь на него здесь некому было смотреть. Снова раздалось жужание мотора и изза поворота вынырнул автобус. Виктор сошел на обочину. Это были "братья по разуму" - они проплыли мимо, одинаково повернув к нему равнодушные бессмысленные лица. Вот и все, подумал Виктор. Выпить бы. Где же Диана? Он медленно пошел обратно в город. Солнце было справа, оно то пряталось за крышами особняков, то выглядывало в промежутках, то брызгало теплым светом сквозь ветви полусгнивших деревьев. Тучи исчезли, и небо было удивительно чистое. От земли поднимался лег- кий туман. Было совершенно тихо, и Виктор обратил внимание на странные, едва слышные звуки, доносившиеся словно бы из-под зем- ли. Но потом он привык и забыл о них. Удивительное чувство покоя и безопасности охватило его. Он шел, как пьяный, и почти все вре- мя смотрел на небо. На проспекте президента возле него остановил- ся джип. - Садись, - сказал Голем. Голем был серый от усталости и какой-то придавленный, а рядом с ним сидела Диана, тоже усталая, но все равно красивая, самая красивая из всех уставших женщин. - Солнце, - сказал Виктор, улыбаясь ей. - Поглядите, какое солнце! - Он не поедет, - сказала Диана. - Я Вас предупреждала, Голем. - Почему не поеду? - Удивился Виктор. - Поеду. Только зачем торопиться? - Он не удержался и снова посмотрел на небо. Потом посмотрел назад, на пустую улицу. Все было залито солнцем. Где-то в поле тащились беженцы, отступающая армия, драпало начальство, там были пробки, там висела ругань, орали бессмысленные команды и угрозы, а с севера на город надвигались победители, и здесь была пустая полоса покоя и безопасности, несколько километров пустоты, и в пустоте машина и три человека. - Голем, это идет новый мир? - Да, - сказал Голем. Он вглядывался в Виктора из-под опухших век. - А где Ваши мокрецы? Идут пешком? - Мокрецов нет, - сказал Голем. - 142 - ................................................................. - Как так нет? - Спросил Виктор. Он поглядел на Диану. Диана молча отвернулась. - Мокрецов нет, - повторил Голем. Голос у него был сдавленный, и Виктору показалось, что он вот-вот заплачет. - Можете считать, что их и не было. И не будет. - Прекрасно, - сказал Виктор. - Пойдемте прогуляемся. - Вы поедете или нет? - Вяло спросил Голем. - Я бы поехал, - сказал Виктор, улыбаясь, - но мне надо зайти в гостиницу, забрать рукопись... И вообще посмотреть... Вы знае- те, Голем, мне здесь нравится. - Я тоже остаюсь, - сказала вдруг Диана и вылезла из машины. - Что мне там делать? - А что Вам здесь делать? - спросил Голем. - Не знаю, - сказала Диана. - У меня же нет никого больше, кроме этого человека. - Ну хорошо, - сказал Голем. - Он не понимает. Но Вы же пони- маете... - Но он должен посмотреть, - возразила Диана. - Не может же он уехать, не посмотрев... - Вот именно, - подхватил Виктор. - На кой черт я нужен, если я не посмотрю? Это же моя обязанность - смотреть. - Слушайте, дети, - сказал Голем. - Вы соображаете, на что Вы идете? Виктор, Вам же говорили: оставайтесь на своей стороне, ес- ли хотите, чтобы от Вас была польза. На своей! - Я всю жизнь на своей стороне, - сказал Виктор. - Здесь это будет невозможно. - Посмотрим, - сказал Виктор. - Господи, - сказал Голем. - Как-будто мне не хочется остать- ся! Но нужно же немножко думать головой! Нужно же разбираться, черт побери, что хочется и что должно... - Он словно убеждал са- мого себя. - Эх вы... Ну и оставайтесь. Желаю вам приятно провес- ти время. - Он включил скорость. - Где тетрадь, Диана? А, вот она. Так я беру ее себе. Вам она не понадобится. - Да, - сказала Диана. - Он так и хотел. - Голем, - сказал Виктор. - А Вы почему бежите? Вы же хотели этот мир. - Я не бегу, - строго сказал Голем. - Я еду. Оттуда, где я больше не нужен, туда, где я еще нужен. Не в пример Вам. Прощай- те. И он уехал. Диана и Виктор взялись за руки и пошли вверх по проспекту господина президента в пустой город, навстречу наступа- ющему победителю. Они не разговаривали, они полной грудью вдыхали непривычно чистый свежий воздух, жмурились на солнце, улыбались друг другу и ничего не боялись. Город смотрел на них пустыми ок- нами, он был удивителен, этот город - покрытый плесенью, сколь- зкий, трухлявый, весь в каких-то злокачественных пятнах, словно изъеденный экземой, словно он пробыл много лет на дне моря, и вот, наконец, его вытащили на поверхность на посмешище солнцу, и солнце, насмеявшись вдоволь, принялось его разрушать. Таяли и испарялись крыши, жесть и черепица дымились рыхлым па- ром и исчезали на глазах. В стенах росли проталины, расползались, - 143 - ................................................................. открывая обшарпанные обои, облупленные кровати, колченогую мебель и выцветшие фотографии. Мягко подламывались уличные фонари, раст- ворялись в воздухе киоски и рекламные тумбы - все вокруг потрес- кивало, тихонько шипело, шелестело, делалось пористым, прозрач- ным, преврещалось в сугробы грязи и пропадало. Вдали башня ратуши изменила очертания, сделалась зыбкой и слилась с синевой неба. Некоторое время в небе, отдельно от всего, висели старинные ба- шенные часы, потом исчезли и они... Пропали мои рукописи, весело подумал Виктор. Вокруг уже не бы- ло города - торчал кое-где чахлый кустарник, и остались больные деревья, и пятна зеленой травы, только вдалеке за туманом еще угадывались какие-то здания, остатки зданий, а недалеко от бывшей мостовой, на каменном крылечке, которое никуда не вело, сидел Тэдди, вытянув раненую ногу и положив рядом с собой костыли. - Привет, Тэдди! - Сказал Виктор. - Остался? - Ага, - сказал Тэдди. - Что так? - Да ну их, - сказал Тэдди. - Набились, как сельди в бочку, ногу некуда вытянуть, я говорю снохе, ну зачем тебе, дура, сер- вант? А она меня кроет... Плюнул я на них и остался. - Пойдешь с нами? - Да нет, идите, - сказал Тэдди. - Я уж посижу. Ходок я теперь никудышный, а мое меня не минует... Они пошли дальше. Становилось жарко, и Виктор сбросил на землю плащ, стряхнул с себя ржавые остатки автомата и засмеялся от об- легчения. Диана поцеловала его и сказала: "Хорошо!" Он не возра- жал. Они шли и шли под синим небом, под горячими лучами солнца, по земле, которая уже зазеленела молодой травой, и пришли к тому месту, где была гостиница. Гостиница не исчезла вовсе - она стала огромным серым кубом из грубого шершавого бетона - пограничный знак между старым и новым миром. И едва он это подумал, как из-за глыбы бетона беззвучно выскользнул реактивный истребитель со щи- том легиона на фюзеляже, беззвучно промелькнул над головой, все еще беззвучно вошел в разворот где-то возле солнца и исчез, и только тогда налетел адский, свистящий рев, ударил в уши, в лицо, в душу, но навстречу уже шел Бол-Кунац, повзрослевший, с выгорев- шими усиками на загорелом лице, а поодаль шла Ирма, тоже почти взрослая, босая, в простом легком платье, с прутиком в руке. Она посмотрела вслед истребителю, подняла прутик, словно прицеливаясь и сказала: "Кх-х!" Диана рассмеялась. Виктор посмотрел на нее и увидел, что это еще одна Диана, совсем новая, какой она никогда прежде не была, он и не предполагал даже, что такая Диана возможна - Диана счаст- ливая. И тогда он погрозил себе пальцем и подумал: "Все это прек- расно, но вот что, не забыть бы мне вернуться." К о н е ц Ленинград - Москва. Сентябрь 1966 - сентябрь 1967г. . - 144 - ................................................................. Содержание 1. Глава первая................................................2 2. Глава вторая...............................................12 3. Глава третья...............................................20 4. Глава четвертая............................................31 5. Глава пятая................................................40 6. Глава шестая...............................................49 7. Глава седьмая..............................................62 8. Глава восьмая..............................................78 9. Глава девятая..............................................94 10. Глава десятая.............................................109 11. Глава одиннадцатая........................................121 12. Глава двенадцатая.........................................127 .